XIV
Мы все же засыпаем. Холод и усталость делают свое дело, заставляя погрузиться в зыбкое беспамятство, из которого сложно вынырнуть. Я просыпаюсь первая, когда по моей щеке едва ощутимо скользит чья-то чужая сила. Словно щупальце слизня. Вроде бы неопасно, но неприятно до внутренней дрожи. Я открываю глаза и чуть-чуть отползаю от Мрака, впрочем, почти сразу же приникаю снова. Он горячий. Похоже, у Блэкфлая начался жар, а вот в карете холодно. На нас тонким слоем лежит снег, который задуло в открытое окно, а все пространство кареты затянула, словно паутина, темная магия. Тонкие нити переплетаются, образуя причудливую сеть, внутри которой находимся мы. Я пытаюсь убрать одну из нитей, но получаю неприятный разряд. Ругаюсь, обиженно шиплю и дую на пальцы. И в этот же миг просыпается Мрак. Дергается и распахивает глаза, затопленные тьмой.
Не знаю, как получается не заорать и не отпрянуть. Жуткое зрелище. Его лицо приобретает хищное, нечеловеческое выражение.
– Что, демоны возьми, с тобой происходит? – хрипло бормочу я. В горле застревает комок, такой Блэкфлай пугает особенно сильно. Семь лет назад я за ним подобного не наблюдала.
– Ничего, – глухо отзывается он и закрывает глаза. Лежит какое-то время, а когда открывает снова, вместо черноты в них привычная серость.
– Это тоже твоих рук дело? – подозрительно интересуюсь я, указывая на черные нити.
– Скорее не рук, а подсознания, – уточняет Блэкфлай.
– Но это ненормально, – замечаю я.
– И что? – грубо отзывается магистр, и черная паутина начинает истончаться и бледнеть, пока совсем не исчезает.
– И часто такое бывает? – спрашиваю я, когда Мрак откидывается на подушки. Его лоб покрывает испарина, а руки дрожат. Уборка далась ему нелегко.
– Какая разница, Дайана? Это не твое дело.
– Да пошел ты, – огрызаюсь я и ныряю под шубу. Через некоторое время за защитным контуром начинается движение, и я слышу крик:
– Есть кто живой?!
– О, твоя оптимистичная болонка подоспела, – говорю я и выбираюсь из тепла, стуча зубами и понимая, что сейчас просто сдохну от холода.
– Шубу возьми, – тихо приказывает Блэкфлай, но я только отмахиваюсь и вылезаю на мороз, чтобы снять защитный контур и впустить помощь.
– Где он? Что случилось? – обеспокоенно кидается ко мне Кэвин. Надо же, какая трогательная забота. Я думала, восторженная щенячья влюбленность с годами пройдет. Видимо, ошибалась.
– В карете. Дайте одежду, быстро! – велю я.
Следующий за Кэвином совсем молоденький парнишка тут же стягивает с себя куртку и накидывает мне на плечи. Я блаженно жмурюсь.
– Как холодно-то! Ненавижу!
– Это Северные земли, леди, – с гордостью отзывается парень, поделившийся курткой, будто сам устроил мороз.
Я только фыркаю.
– А ты шубу где потеряла? – спрашивает Кэвин, тоже проигнорировав своего спутника.
– Не теряла я ее. Она тоже там. Захватишь. Не стала брать, чтобы не заморозить Блэкфлая.
– Я тебе что, слуга? – недовольно бурчит Кэвин.
– Ну почему мне? Ты вообще слуга, – отзываюсь я и гордо шествую в сторону большого и с виду теплого экипажа. В глазах пожертвовавшего мне куртку парня застывает восторг. Кажется, я его поразила. Решаю не сдавать позиции и командую:
– Ну что смотришь? Иди, помогай Кэвину тащить твоего магистра. Он весит как боров. Кэвин один его точно не сможет вынести из кареты. Он не я.
После этого пропускаю нелестную характеристику от Кэвина, брошенную мне вслед, и ныряю в экипаж. Сколько лет прошло, а ничего не изменилось. Он по-прежнему забавно злится.
Тут тепло настолько, что кружится голова, а по онемевшим конечностям бежит кровь, и это очень больно. Мы с магистром ночью выхлебали все возможные зелья, и я очень надеюсь, что не отморозила себе ноги. Мне они дороги со всеми пальцами. Кэвин и его помощник доставляют магистра в карету и помогают усесться. Блэкфлай даже может сам идти, а на бледном лице застыло надменное и отстраненное выражение. Представляю, сколько усилий приходится ему тратить, чтобы не показать свою слабость. Он всегда был достоин уважения, и это злит. Я злюсь: хочу перестать восхищаться им, но не могу.
– Надо же, смотрю, тебе стало получше, – замечаю я и ловлю шубу, которую он в меня кидает.
Да уж, придется ее выбросить. Но не сейчас, конечно. Сейчас я планирую отдать куртку мальчику, стучащему зубами, а сама доехать в тепле. Лучше грязная, но теплая шуба, чем одна куцая куртка на двоих с худосочным студентом.
– Ты должен мне шубу, – говорю я, рассматривая слипшийся от крови, некогда роскошный мех.
– Поговорим о долгах? – ухмыляется Мрак, изогнув бровь, а я фыркаю.
– Вот шубу и спишешь. Она дорогая, я потом предоставлю счет.
– Не сомневаюсь. Ты всегда любила хорошие вещи и бесилась, если не могла их получить.
– Я до сих пор бешусь. Здесь ничего не изменилось. Кстати, о вещах. Ты мне должен еще и платье.
– Надеешься списать долг, пока доедем до замка? – интересуется он. В глазах прыгают смешинки, но лицо слишком бледное, чтобы ввести в заблуждение. Магистр держится из последних сил.
– А что, можно?
– Там накапали проценты.
Пока мы переругиваемся, я все же переодеваюсь и ловлю взгляд парня, полный восхищения и удивления.
– Что таращишься? – грубо одергивает его Кэвин. – Это Дайана, я уверен, ты про нее слышал. Но если думаешь, что и тебе можно так общаться с магистром, то глубоко ошибаешься.
– Да. – Я мило улыбаюсь. – Даже Кэвину нельзя.
– Кэвин просто в отличие от тебя воспитан как следует.
– Ну и кто же Кэвина, в отличие от меня, воспитывал? – парирую я, а Мрак морщится и выдает:
– Боги, я и забыл, как вы невыносимы, когда вместе.
– Вот и отпусти меня. Какие проблемы? – предлагаю я. – Совершенно не хочу нарушать сложившуюся за эти годы идиллию.
– У тебя была возможность сбежать ночью, – замечает он глухо и внимательно смотрит на меня.
– Да, я жалею, что ее не использовала. Впрочем, об тебя хотя бы можно было погреться.
– Дайана! – шикает на меня Кэвин. – А можно без подробностей?
– А я тебя не посвящаю в подробности, заметь. – Я мило улыбаюсь, Мрак сдавленно хмыкает, а Кэвин в раздражении закатывает глаза.
Мой заклятый друг нервничает. Надеюсь, это не он устроил нападение снежуров. Спросить, что ли, при Блэкфлае? Это заманчивая идея. Но прошло семь лет, а правила не изменились. Мы не подставляем друг друга перед учителем. Можем сражаться за его внимание, строить козни и перетаскивать одеяло на себя, но покрываем друг друга и такие вопросы точно задаем тет-а-тет. Мы знаем слишком много грязных тайн друг друга. Например, я знаю, что Кэвин лишился невинности с подружкой Блэкфлая в тот вечер, когда я поцеловалась с магистром. И мы оба молчим о грехах. Потому что оба поступили, скажем мягко, не очень порядочно. И это был не единственный раз. Мы с Кэвином храним много постыдных воспоминаний.
Я смотрю на парня внимательно. Он сидит рядом с магистром напротив меня и старается смотреть или на пол, или в окно, но я успеваю заметить покрасневшие глаза. Да и в целом измученный вид. А он действительно нервничал. Как и семь лет назад, Блэкфлай для него остается старшим братом, почти отцом, и уже потом строгим начальником. Он и за меня волновался когда-то, но все же послал наемников. Но снежуры? Я не могу полностью исключить его вину, но и серьезно, пожалуй, не подозреваю. Если бы я допускала, что он причастен к нападению, не знаю, стала бы молчать или нет. Но задать провокационный вопрос – все равно что подергать тигра за усы, надеясь, что он не откусит тебе руку, – ведь обычно он добрый спросонья.
Пожалуй, дорога до замка проходит даже приятно. Я чувствую себя раскованнее, чем когда мы только выехали из Ледяного дворца. Все же совместные воспоминания, ночь, проведенная с магистром (боги, как это пошло звучит в моей голове), что-то надламливают в старых обидах. Я понимаю, что пусть и хотела другого, но сейчас возвращаюсь не в темницу, а домой. И от этого где-то в глубине души зарождается тепло. Пока, правда, робкое и щедро приправленное злостью.
