А Петр не останавливаясь, с надрывом изливал другу душу. Там, дома, он не имел права показать, насколько ему тяжело видеть уставшую, стонущую по ночам от болей в руках после тяжелой работы на заводе мать, сестренку, с жадностью уплетающую сгущенку из банки, а потом, под укоризненным взглядом мамы, смущенно отодвигающую такую вкусную штуку от себя. Соседей тетю Нину и дядю Колю, ждущих каждого письмеца от сыновей, особенно от Василия, воюющего где-то на Калининском фронте.
В один из вечеров, вернувшись от Лиды, он застал маму с соседкой, сидящих на кровати в обнимку и плачущих. Увидев Никифорова, женщины быстро вытерли слезы и тетя Нина быстро, стараясь не глядеть на Петра, выскочила за дверь. Никифоров с удивлением посмотрел вслед соседке и перевел взгляд на маму:
— Что-то случилось, мам? Что теть Нина такая заплаканная?
— Ничего не случилось, сынок, слава Богу. Доля наша такая бабья — плакать. Ждать, верить и плакать, чтобы легче стало. Ты не обращай внимания на нас. Просто писем они давно от Васьки не получали, вот и не находит себе места Нина. Когда на тебя…, - мать осеклась и перекрестилась, — когда тебя не было, мы с ней часто так вдвоем сидели, по-бабьи, — и женщина махнула рукой, — ужинать будешь?
Петр смотрел на маму, на ее поблекшие от слез глаза, рано постаревшее лицо, на большие, с узловатыми суставами, заскорузлые от производственной грязи руки и в груди поднимался тяжелый ком. Хотелось завыть, рванут со стола старенькую, застиранную, всю в штопках скатерть, скомкать, швырнуть ее об стену и мчаться на вокзал, на фронт, на войну, только бы не видеть мамочку, родную, любимую, единственную, когда-то такую веселую и задорную, потухшей и безжизненной! Даже смерть отца она пережила проще, найдя себе утешение в детях. А тут..! Хотелось! но Петр лишь нежно улыбнулся и произнес:
— Конечно, мам. Давай, я тебе помогу на стол накрыть?
— Садись уже помогальщик! — мама тоже улыбнулась и засуетилась по их тесной комнатушке, собирая на стол скудный ужин.
Все это проносилось как наяву перед глазами Никифорова. Рассказывая, он настолько погрузился в свои воспоминания, что перестал замечать Сашку. А парень сидел и внимательно, не перебивая, слушал друга, каким-то шестым чувством понимая, что тому надо выговориться, выплеснуть из себя всю боль, что он накопил в Тамбове. Петр рассказывал про Лиду, про то, что она ушла на фронт, и он очень боится за нее, и что они после войны обязательно поженятся, если останутся живы, Лида ему это обещала. Он рассказывал, какая она у него славная, добрая и нежная, а еще смелая и ответственная. А потом вдруг резко ни с того, ни с сего перескочил на рассказ о бомбежке, под которую они попали. Про разрушенный драмтеатр, про убитого мальчика, раненую женщину, которой, скорее всего, отрежут ноги. И снова о Лиде, о том, как они ее провожали. И что с ней едут на фронт еще три девушки, одну из них он даже как будто знает, но никак не может вспомнить, где и как они познакомились. А может, ему это показалось. Потом он рассказал, как провожали уже его. Что мама отпросилась с работы, и дядя Коля, сосед тоже был дома после ночной смены. Они все вместе пошли на вокзал. Мама плакала, а ему было ее жалко, он, как мог, старался ее утешить, но тщетно. Верка тоже плакала. Вспомнив о Верке, Петр поведал, что неугомонная девчонка все-таки вытащила его к себе в школу, чтобы он рассказал их классу, как воевал и как его награждал товарищ Сталин. А он не знал, что рассказать, потому что нельзя детям рассказывать о том, что он пережил на фронте. И он рассказывал им только про товарища Сталина. А на вопрос за что ему дали орден, сказал просто, что это большая военная тайна и товарищ Сталин велел никому никогда об этом не рассказывать. Чем заработал восхищенные взгляды Веркиных одноклассников. Петр вынырнул из воспоминаний. Сашка уже клевал носом, глядя осоловелым взглядом на столешницу.
— Да, ты Саня, уже спишь. Давай ложиться будем, завтра вставать рано. Мне еще с утра в наркомат надо успеть, отметиться в кадрах о прибытии из отпуска, а тебе в школу отпроситься.
Сашка кивнул и поплелся к койке, на ходу стягивая рубашку.
Утром еле продрали глаза, но очень быстро расходились. Петр, быстро выпив чай, умчался отмечаться. Сашка вышел из дома через полчаса после Никифорова, глубоко вдохнул морозный воздух, прогоняя остатки сна, и направился к школе, размышляя у кого ему отпрашиваться и по какой причине. Не говорить же, что его в Кремль вызывают. Легенду разрушит, да и не поверят просто. Придется опять идти к Батину, хотя после вчерашнего не особо хочется, не хорошо они расстались с Владимиром Ивановичем. Отряхнув с ботинок снег, зашел в холл и сразу свернул к спортзалу. Физрука не было. «Оружейка» тоже была закрыта. Значит, пока не подошел. Сашка решил подождать, время до первого урока еще было. Буквально через несколько минут появился Батин.
— Здравствуйте, Владимир Иванович.
— И тебе не хворать, — физрук вопросительно взглянул на парня.
— Вы меня извините за вчерашнее, не прав был.
— Проехали, я и сам погорячился, — и Владимир Иванович протянул Сашке руку. Рукопожатием закрыли инцидент. — Ты только извиниться или еще что-то есть?
— Есть. Меня сегодня в Кремль вызывают к часу. В двенадцать машина придет к этому времени надо уже готовым быть, так что придется после второго урока отпрашиваться, а я не знаю, что говорить.
— В Крееемль, — удивленно протянул Батин, — да еще и машину пришлют? Ну, ты, брат, даешь! Ладно, не бери в голову, после урока просто иди домой, а с твоими учителями я сам все решу. Еще что-то?
— Нет, все. Спасибо, Владимир Иванович! — Сашка радостно махнул головой.
— Тогда беги в класс, скоро звонок будет.
— Уже лечу, — и Сашка скорым шагом отправился на занятия, а Батин вслед за ним пошел к Елене Петровне, отпрашивать Александра.
Два урока пролетели незаметно. После звонка Сашка молча собрал школьные принадлежности в портфель и направился на выход из класса. Тут в спину ему раздался возмущенный голос Волковой:
— Стаин, а куда это ты собрался?!
Сашка удивленно обернулся. Ленка игнорировала его всю неделю и тут вдруг решила что-то спросить. Парень напрягся, приготовившись к очередной пакости от несносной девчонки:
— Надо мне. По делам. Я отпросился, — буркнул он.
— Аааа. Ну, раз отпросился, то ладно, иди, — милостиво разрешила девушка и отвернулась, давая понять, что больше вопросов не имеет. Изумлению Сашки не было предела! И это все? А как же высказаться в его адрес с очередными обвинениями, пристыдить за пропуск уроков? Александр не узнавал одноклассницу. Что это с ней произошло?! Но такая Ленка ему нравилась больше, а гадать о причинах ее поведения, сейчас не было времени. Надо поспешить.
Никифоров уже ждал рядом с домом. Быстро зашли в квартиру, переоделись в «парадку», осмотрели друг друга на предмет наличия нарушений в форме одежды и ровно в двенадцать вышли из дома. Машина с уже знакомым шофером ждала их у подъезда. На въезде в Кремль предъявили незнакомому лейтенанту госбезопасности пропуска, выданные еще Волковым. Тот их внимательно изучил. Зайдя в караульное помещение, куда-то позвонил и пропустил в Кремль, выделив сопровождающего. Сержант госбезопасности довел их до кабинета, в котором кроме десятка деревянных стульев ничего не было, и сказал ожидать здесь, пока их не вызовут. Кто и куда их должен вызвать, сержант не сказал.
Через некоторое время открылась дверь, и в кабинет зашел еще один человек. Сашка с Никифоровым не сразу узнали в этом подтянутом лейтенанте ВВС Михаила Леонтьевича. Миль выглядел неважно, с осунувшимся лицом, синяками, под красными, впалыми от усталости глазами. Но, тем не менее, конструктор тепло поздоровался с друзьями и с живым интересом стал расспрашивать их о последних новостях. Кое-что рассказал и о себе.
После возвращения в Москву в тот же день, он самолетом вылетел в Свердловск, где его встретил злой и задерганный, но в то же время заинтригованный Николай Ильич Камов. Их 290-й завод винтокрылых аппаратов еще не был полностью развернут на новом месте после эвакуации и частью находился в Билимбае, а частично был разбросан по всей железной дороге от Москвы до Урала. И тут из Государственного Комитета Обороны приходит приказ создать из его конструкторского бюро по вертолетостроению два новых, отдельных КБ Камова и Миля с дислокацией в Билимбае и Люберцах соответственно[i]. То есть получается оборудование, людей, наработки надо каким-то образом делить и часть отправлять обратно в Подмосковье. Зато в работе давался полный карт-бланш.
