Но кровь заиграла в жилах Конана и он бросился за ним, размахивая полукруглым лезвием. И оно не раскололось. Оно вошло в тусклый метал тела Хосатрала, как входит обыкновенная сталь в человеческую плоть. Из глубокой раны потекла странная сукровица и Хосатрал закричал, словно погребальный колокол. Его ужасные руки рухнули вниз, но Конан был быстрее, чем лучники Джехунгира, которые погибли под этими устрашающими ударами. Он уклонился и нанес еще один удар и еще один. Хосатрал закружился и пошатнулся; его крики страшно было слушать, словно метал заговорил от боли, словно железо закричало и заревело под пыткой.
Затем, развернувшись, он шатаясь пошел в лес; он шел неверной походкой, продираясь сквозь кусты и отскакивая от деревьев. Хотя Конан преследовал его со всем пылом, стены и башни Дагона показались до того, как человек догнал раненного ножом гиганта.
Затем Хосатрал опять развернулся, рассекая воздух отчаянными ударами, но Конан, яростный как берсерк, на этот раз не стал уклоняться от них. Как пантера атакует затравленного лося, так и он бросился под сокрушающие руки и всадил дугообразное лезвие по рукоятку в то место, где у человека было бы сердце.
Хосатрал крутнулся и упал. Когда он крутился, то имел еще форму человека, но на землю уже упало нечто, на человека совсем непохожее. Там, где должно было быть подобие человеческого лица, лица не было вообще. Его конечности размягчились и утратили свою форму…. Конан, не отступивший перед Хосатралом живым, отскочил от Хосатрала мертвого, отвернув от него свои глаза при виде этого ужасного превращения; в смертельной агонии Хосатрал Хел снова стал той субстанцией, которой удалось тысячелетия тому назад выкарабкаться из первобытного хаоса. Зажав от отвращения рот, Конан отвернулся от этого зрелища; и неожиданно он обнаружил, что остроконечные башни Дагона больше не маячат между деревьев. Все развеялось словно дым — зубчатые стены, зубчатые башни, большие бронзовые ворота, бархат, золото, железо, и темноволосые женщины, и мужчины с бритыми черепами. С исчезновением нечеловеческого интеллекта, который их возродил, они снова превратились в пыль, которой они были в течении многих лет. Только остатки разбитых колон возвышались над разрушенными стенами, да потрескавшиеся мостовые и расколотый купол. Конан снова видел руины Ксапура, какими он их помнил.
Дикий гетьман стоял некоторое время словно статуя, смутно улавливая во всем происходящем фрагмент космической трагедии между тем непостоянным и эфемерным, что называется человечеством, и неуловимыми формами мрака, которые охотятся на него. Затем, когда он услышал свой голос с нотками страха в нем, он вздрогнул, словно очнулся от сна, еще раз мельком взглянул на создание на земле и отправился к утесам, где его ждала девушка.
Она пугливо выглядывала из-за деревьев и приветствовала его полусдавленным криком облегчения. Мрачные картины, которые постоянно его преследовали, исчезли.
— Где он? — спросила она.
— Отправился обратно в Ад, откуда он пришел, — бодро ответил он. — Почему ты не спустилась по лестнице и не уплыла на моей лодке?
— Я не могла покинуть… — начала было она, но затем передумала и угрюмо сказала, — мне некуда идти. Гирканцы снова меня поработят, и пираты…
— А как насчет козаков? — предложил он.
— А разве они лучше пиратов? — спросила она презрительно. Восхищение Конана увеличилось при виде того, как быстро она пришла в себя после всех этих страшных переживаний. Ее высокомерие забавляло его.
— Создавалось впечатление, что ты думала именно так в лагере Гори, — ответил он. — Там ты довольно охотно улыбалась.
Ее красные губы скривились от презрения.
— Ты что, думаешь, что я была покорена тобой? Ты думаешь, я могла бы по доброй воле так бесстыдно себя вести перед варваром, который хлещет пиво и обжирается мясом? Мой господин, чье тело лежит здесь, силой принудил меня к этому.
— О! — Конан казалось упал духом. Но затем он рассмеялся с прежним пылом.
— Неважно. Теперь ты принадлежишь мне. Поцелуй меня.
— Ты осмеливаешься просить… — начала она со злостью, но почувствовала, что оказалась прижата к мускулистой груди гетьмана. Она сопротивлялась отчаянно, изо всех своих молодых сил, но он только весело смеялся, пьяный от обладания этим стройным созданием, извивавшимся в его в руках.
Он с легкостью преодолел ее сопротивление, наслаждаясь нектаром ее губ со всей присущей ему необузданной страстью, пока руки боровшиеся против него не ослабли и не обвили его массивную шею. Затем он с улыбкой посмотрел в ее чистые глаза и сказал:
— Почему главарь Свободного Народа не может быть предпочтительней городской туранской собаки?
Она отбросила назад свои желтые локоны. Каждый ее нерв все еще трепетал от огня его поцелуя. Она не убрала свои руки с его шеи.
— Ты считаешь, что ты не хуже Аги? — спросила она с вызовом.
Он засмеялся и зашагал к лестнице, неся ее на руках.
— Вот увидишь, — похвастал он. — Я сожгу Хаварис, чтобы он факелом освещал твой путь в мою палатку.
