пронзительный свист горного ветра.
Взрыв разрушил иллюзию, наведенную на всю гору. Искусственные деревья разом попадали как соломинки, грозя придавить укрывающихся между ними людей. Сотрудники Бюро бросились кто куда. Сюань Цзи еще не успел до конца распутать волосы Шэн Линъюаня, так что ему ничего не оставалось, кроме как поднять крылья и спрятаться за ними вместе с древним демоном.
Постепенно грохот затих, но какофония в сознании Сюань Цзи не унималась. Он слышал тысячи невнятных перепутанных мыслей Шэн Линъюаня, и те было невозможно разобрать. К тому же бывший император упорно пытался взять сознание под контроль, поэтому поверх сумятицы мыслей наложил мерный подсчет секунд.
Оба сидели в крайне неудобной позе. Из-за того, что Сюань Цзи расправил крылья и укрыл себя и другого, волосы Шэн Линъюаня натянулись до предела, и его лицо само собой повернулось к Сюань Цзи, а там и уткнулось куда-то. Сюань Цзи бросил на него взгляд и вдруг заметил, что губы у Шэн Линъюаня сухие и потрескавшиеся, запачканные кровью и такие бледные, что уже цветом напоминают сказочный «русалочий фонарь». Так называли светильник, наполненный русалочьим жиром. Плавясь, жир становился полупрозрачным и не гасил холодный огонь фитиля, но отражал тысячи бликов. Поговаривали, что такой фонарь может гореть вечно.
Поскольку их сознания еще были связаны, Шэн Линъюань уловил эту мысль. Обычно он мог своими речами любого заморочить до беспамятства и отвлечь от неудобной темы, а тут, столкнувшись с неожиданным сравнением, лишь молча вытер рукавом подбородок и губы. Да уж, неловко получилось…
Сюань Цзи поспешил отвести взгляд.
– Поза очень неудобная, вот мне и бросилось в глаза… – попытался оправдаться он.
На это Шэн Линъюань, чуть поразмыслив, сложил пальцы в острие и одним взмахом, точно ножом, срезал запутавшиеся в крыльях пряди. Это резкое движение застало Сюань Цзи врасплох – потеряв равновесие, он чуть было не свалился на спину. Откидываясь назад, вместе с тем Сюань Цзи подумал: «Погодите, разве древние не считали, что тело – подарок родителей? Разве можно вот так обрезать волосы?»
Его сомнения дошли до Шэн Линъюаня, и Сюань Цзи почувствовал, что на слове «родители» бывший император холодно усмехнулся, но, спохватившись, что распахнул сознание чужаку и позволил там хозяйничать, поспешно скрыл все мысли и чувства.
Постепенно дрожь земли улеглась.
Сообразив, что больше им ничто не угрожает, Шэн Линъюань отодвинул крыло Сюань Цзи, одним мановением руки разбросал навалившиеся на них фальшивые стволы деревьев и, выбравшись наружу, поглядел в сторону убежища шаманов.
Он не знал, какие подлецы устроили взрыв в горах и кто вообще стоит за этим происшествием, но уже подумал, что такой исход можно считать наилучшим. По крайней мере, вместе с убежищем шаманов и священным алтарем канули в небытие и все опасные «чары».
Как раз в этот момент откуда-то сбоку выполз Чжан Чжао. Не успев толком очухаться после пережитого ужаса, он насел на Сюань Цзи:
– Директор Сюань, так что было-то под горой?
Остальные сотрудники Бюро переглянулись. Сюань Цзи, раздумывая, стоит ли раскрывать всю правду, мельком посмотрел на Шэн Линъюаня. Кажется, тот «услышал» его немой вопрос, но не удостоил даже взглядом. Про себя древний демон все так же мерно считал, и число перевалило уже за тринадцать тысяч.
Надо добавить, что по своей природе Сюань Цзи был очень сообразительным, поэтому, замешкавшись лишь на секунду, он стал на ходу импровизировать. При этом он решил, что раз Шэн Линъюань ведет себя так, будто дело его не касается, значит, можно это красноречивое молчание принять за согласие. Более того: чуйка подсказывала Сюань Цзи, что в какой-то мере бывший император хочет, чтобы история дунчуаньских шаманов как-нибудь всплыла и стала общеизвестной. А иначе зачем позволять Алоцзиню показывать свои воспоминания? Если бы Шэн Линъюань действительно желал оставить все в тайне, он бы еще в шаманском кургане нашел способ убрать свидетеля.
А все же интересно… Почему союзники шаманов стерли все упоминания об этом племени? Зачем вычеркнули его из истории?
И тут Чжан Чжао, воспользовавшись всеобщим молчанием, ткнул пальцем в сторону распластанного на земле Ян Чао.
– А с этим что? Ты как, в порядке? Все глаза прорыдал… просто ужас! Что с тобой случилось, братец?
– Не… не знаю! – все еще всхлипывая, с трудом выдавил из себя тот. По парню было заметно, что лежит он ни жив ни мертв. – Мне так тяжко на душе… Нестерпимо…
Глядя на него, Ван Цзэ тоже подключился к беседе:
– Так, господа, давайте потом. У меня тоже в голове вертится сто тысяч почему, но есть дела поважнее. Поболтаем, когда вернемся домой живыми. – На этих словах он с удивлением снял с макушки ярко-алое перо. – Эй, птич… Директор Сюань. Этот человек – кто? Ваш подозреваемый?
И он указал на Шэн Линъюаня. Заметив, что в его сторону тычут пальцем, бывший император неторопливо обернулся к Ван Цзэ и распахнул глаза. Оба обменялись взглядами. Ван Цзэ и сам не понял, как содрогнулся. И как поспешил убрать палец и опустить руку.
Одновременно с вопросом в голове Сюань Цзи голос Шэн Линъюаня досчитал до четырнадцати тысяч. Остановившись, он бросил только одно слово: «Карп». Сюань Цзи опешил. Он никак не ожидал, что у оперативника «Фэншэнь», сурового прямолинейного мужика, окажется настолько счастливое происхождение.
Вот только надо было уже объясняться, и Сюань Цзи торопливо вставил:
– Не-не-не, он не подозреваемый. Под землей мы столкнулись с… э-э-э… некоторыми обстоятельствами, и наш подозреваемый там погиб. В общем, долгая история. – Тут он махнул в сторону Шэн Линъюаня. – А этот… этот…
Шэн Линъюань опустил глаза. На его губах играла полуулыбка; одну руку он заложил за спину. И весь этот невозмутимый вид говорил, что древнего демона нисколько не волнуют встревоженные взгляды Пин Цяньжу и Гу Юэси.
На нем до сих пор болтался наряд, сплетенный из лоз и кое-где подлатанный побегами сциндапсуса золотистого, однако Шэн Линъюань держался так, будто его облачили в роскошные церемониальные одежды, а на голову возложили императорскую тиару-мянь. Любой бы, глядя на него, с ходу решил, что перед ним стоит истинный правитель, кому по щелчку пальцев подчинялись все девять провинций.
Сюань Цзи неожиданно припомнил недавний инцидент на крыше стационара, покрытой письменами Темного жертвоприношения. Грохотал гром, сверкали молнии, и от одного взгляда на эту сцену душа уходила в пятки, но Шэн Линъюань ничего не боялся. Он гордо заявил: «При жизни Мы всегда презирали оковы», – а после предпочел принять кару небесную, чем уступить хоть на полшага. Бывший император не считался с другими: ему
