В дверях появились Элронд с Гэндальфом. Элронд собрал Отряд вокруг себя.
– Вот мое напутственное слово, – негромко произнес он. – Хранитель отправляется в Поход к Горе Судьбы. Бремя Долга лежит на нем одном. Он не имеет права ни выбросить Кольцо, ни передать его кому–либо из слуг Врага, да и никому другому. Никто не должен прикасаться к Кольцу – только членам Отряда и членам Совета это разрешено, да и то лишь в случае суровой необходимости. Спутники Хранителя идут с ним по доброй воле. Ваш долг – помогать Фродо. Каждый из вас может остановиться, вернуться назад, выбрать другую дорогу – это его право: решают обстоятельства. Чем дальше вы уйдете, тем труднее будет вам оставить Отряд, и все же клятвой никто из вас не связан, равно как и каким–либо обетом. Каждый сам вправе положить предел своему путешествию, ибо никто не знает, где граница его мужества и какие напасти подстерегают на пути.
– Только вероломный говорит «прощай», завидев тьму впереди, – проронил Гимли.
– Может быть, – сказал Элронд. – Но пусть не клянется выстоять во тьме тот, кто еще никогда не видел ночи![249]
– Слово обета может укрепить колеблющегося, – не согласился Гимли.
– Или сломить его, – молвил Элронд. – Не заглядывайте далеко вперед! Идите с легким сердцем. Прощайте! Да будет с вами благословение эльфов, людей и всех Свободных народов! Пусть звезда озарит ваш путь!
– Доброго… доброго пути! – крикнул Бильбо, стуча зубами от холода. – Я не жду от тебя, чтобы ты вел дневник, Фродо, мой мальчик, – это будет не так–то просто! Но с тебя рассказ обо всем, что увидишь, помни! И не слишком задерживайся! Прощай!
Много эльфов из Дома Элронда толпилось неподалеку – они пришли поглядеть на отправление; из сумерек донеслись негромкие голоса, вразнобой напутствовавшие Отряд в дорогу. Никто не смеялся; не было и музыки с песнями. Наконец Девятеро повернулись спинами к порогу, зашагали прочь и быстро растворились во тьме.
Они пересекли мост и медленно, по крутым тропам, поднялись из раздвоенной Ривенделльской долины на высокое вересковое плоскогорье, над которым гулял ветер. Бросив прощальный взгляд на Последний Гостеприимный Дом, уютно светившийся в глубине долины, они зашагали в ночь.
У Бруиненского Брода Отряд сошел с Тракта. Друзья решили пробираться на юг узкими тропинками, вдоль гор, от холма к холму – а холмам не было ни конца, ни краю. Отряд рассчитывал держаться этого направления много дней и много долгих верст. Суровы были эти места – куда суровее и пустыннее, чем по другую сторону хребта, где зеленела долина бегущей через Дикие Земли Великой Реки. Путь обещал быть долгим, зато давал надежду укрыться от недружественных глаз. Соглядатаи Саурона до сей поры нечасто встречались в этих безлюдных местах, да и троп здешних, кроме обитателей Раздвоенной Долины, почти никто не знал.
Гэндальф шел впереди, рядом с Арагорном. Даже в темноте Следопыт с легкостью находил дорогу среди холмов. Остальные цепочкой растянулись позади; Леголас, как самый зоркий, шел последним. Первые дни не принесли ничего, кроме трудностей и скуки. Фродо запомнил только ветер – ветер да пасмурное небо: солнце так ни разу и не выглянуло. Ледяное дыхание гор пронизывало до костей, от него никакая одежда не спасала. Согреться не удавалось ни в дороге, ни на привале. Спали днем, отыскав какую–нибудь укрытую лощину или забравшись под спутанные ветви терновника, густо росшего по окрестным склонам. Ближе к вечеру часовой будил их, и они обедали – но от этих трапез было мало радости: редко когда друзья решались разжечь костер и отведать горячего. А пообедав, снова пускались в путь, стараясь, сколько позволяла тропа, держаться южного направления.
Поначалу хоббитам – несмотря на то, что они каждый день буквально падали от изнеможения в конце перехода, – казалось, что улитки и те легко обогнали бы их. «Так мы никуда не доберемся», – думали бедняги…
День походил на день как две капли воды. И все же горы стали чуть ближе. Цепь вершин, выгибавшаяся немного к западу, постепенно повышалась; начались предгорья, сухие и голые, прорезанные глубокими долинами, на дне которых бурлили потоки. Отыскать тропу становилось непросто; а те немногие тропки, что попадались на пути, без конца петляли и часто кончались у края крутого обрыва или тонули в коварной трясине.
В начале третьей недели погода переменилась. Ветер внезапно прекратился и через какое–то время задул с севера. Легкие, быстрые облака поднялись выше и растаяли; засияло солнце, бледное и ясное. После изнурительного ночного перехода наступил чистый, холодный рассвет. Путники остановились у невысокого, но длинного гребня, увенчанного остролистами; древние серо–зеленые стволы казались вытесанными из того же камня, что и горы. Темные листья блестели, алые плоды ярко рдели в лучах восходящего солнца.
Далеко впереди Фродо различил в небе туманные громады гор. Левее гигантского хребта поднимались три пика–великана: ближний – он же и самый высокий, в снегах и во льду, – напоминал клык; голый скальный склон оставался еще почти весь в тени, но там, куда падали лучи, камни казались багряными.
Гэндальф, стоявший рядом с Фродо, из–под руки вглядывался в даль.
– Мы сделали хороший переход, – заключил он. – Перед нами – граница страны, которую люди называют Остролистия. В более счастливые времена здесь жил многочисленный эльфийский народ, называвший этот край Эрегион[250]. Мы преодолели, если считать по прямой, сорок четыре лиги, но на самом деле – гораздо больше. Теперь и земля под ногами будет мягче, и воздух потеплеет. Но думаю, и опасностей прибавится!..
– Прибавится или нет, а настоящий восход – это здорово! – молвил Фродо, откидывая капюшон и подставляя лицо утреннему свету.
– А почему горы вдруг оказались впереди? – растерянно спросил Пиппин. – Мы, наверное, за ночь взяли к востоку?
– Нет, мы идем, как шли, – сказал Гэндальф. – Просто сегодня, при свете дня, видно гораздо дальше. За этими тремя пиками хребет выгибается к юго–западу. В Доме Элронда столько карт – неужели ты ни в одну так и не заглянул?
– Ну почему же, заглянул, – смутился Пиппин. – Заглянул разок–другой. А вот помнить – ничего не помню. У Фродо для таких вещей голова лучше приспособлена.
– А мне карты ни к чему, – подал голос Гимли, который как раз подошел к хоббитам вместе с Леголасом и теперь глядел вперед со странным огнем в глубоко запавших глазах. – Мы в стране, где трудились некогда мои отцы. Очертания этих гор сохранены в камне и металле, в песнях и легендах – как же мне их не узнать? Не первое столетие снятся гномам эти три вершины – Бараз, Зирак и Шатур! Лишь раз в жизни довелось мне взглянуть на них, да и то издали, – но я хорошо знаю эти горы и знаю их имена, ибо под ними раскинулся Казад–дум, Гномьи Рудники, ныне именуемые Черной Бездной. По–эльфийски они зовутся Мория. Самый высокий – Баразинбар Краснорог, он же – свирепый Карадрас; за ним – два пика – Серебряный и Заоблачный, они же Кэлебдил Белый и Фануидол Серый, по–гномьи – Зирак–Зигил и Бундушатур. Дальше Туманные Горы раздваиваются. Меж двух отрогов скрыта глубокая бессолнечная долина, навеки запечатленная в нашей памяти: Азанулбизар, Долина Темных Вод, или Димрилл. Эльфы называют ее Нандуирион.
