уважение. Старый Секоб почти всегда сыт и не преследует такие маленькие кусочки еды, как мы.
— Тогда почему ты хотел, чтобы мы молчали? — спросила Мириамель.
Тиамак бросил на нее строгий взгляд.
— Возможно, у него не возникнет желания нас сожрать, но вы же не пойдете в тронный зал короля, чтобы поиграть там в детские игры. В особенности если король стар и у него сварливый характер.
— Элизия, Матерь Божья. — Изгримнур покачал головой. Его лоб покрылся по`том, хотя погода была не слишком теплой. — Нет, мы совершенно определенно не хотим его огорчать.
— А теперь плывем дальше, — сказал Тиамак. — Если мы не будем останавливаться до темноты, то завтра к полудню доберемся до деревни Роща.
Они плыли все дальше, и вранн стал более разговорчивым. Когда они оказались в такой мелкой протоке, что грести стало невозможно, им ничего не оставалось, как слушать истории Тиамака, который встал и использовал одно из весел как шест. Мириамель задавала ему один вопрос за другим, и он многое им рассказал о жизни Вранна, а также о своем необычном выборе, который привел к тому, что он стал отличаться от остальных жителей родной деревни.
— Но у вашего народа нет короля? — спросила Мириамель.
— Нет. — Вранн немного подумал. — У нас есть старейшины, но некоторые не старше меня. Любой может стать одним из них.
— Как? Нужно просто себя предложить? — спросила она.
— Нет. Нужно устраивать пиры. — Он смущенно улыбнулся. — Когда у мужчины появляются жена и дети и он может прокормить всех, включая тех, кто с ним живет, и после этого у него остается еда, он начинает отдавать излишки другим. А в ответ может попросить рыбачью лодку или новые поплавки или, если пожелает, сказать: «Я возьму плату после того, как устрою пир». Затем, когда у него становится достаточно всего, он объявляет «зов крабов», как мы говорим, это означает, что он просит тех, кто ему должен, вернуть долги; затем приглашает всю деревню на пир. Если жители остаются довольны, он становится старейшиной и должен устраивать такой пир раз в год, или он перестает быть старейшиной.
— Звучит глупо, — проворчал Изгримнур и почесался.
Он стал самой большой мишенью для местных насекомых, и его широкое лицо покрывали следы многочисленных укусов. Мириамель понимала причину его раздражительности и прощала герцога.
— Не глупее, чем передача земли от отца к сыну, — тихо сказал Кадрах, однако в его голосе прозвучал сарказм. — Или решение вопросов о владении ударом топора по голове — как поступал ваш народ еще совсем недавно, герцог.
— Ни один человек не должен обладать тем, что не в силах защитить, — ответил Изгримнур, но сейчас его гораздо больше занимал вопрос, как добраться до места между лопатками, где у него жутко все чесалось, чем желание продолжать спор.
— Я думаю, — негромко заметил Тиамак, — что это разумное устройство. Оно позволяет одним людям не умирать от голода, а другим — не копить богатство. До тех пор пока я не начал учиться в Пердруине, я даже не представлял, что может быть иначе.
— А если человек не хочет быть старейшиной, — сказала Мириамель, — ничто не заставит его отдать то, что он желает оставить себе.
— В таком случае никто из жителей деревни не станет хорошо о нем думать. — Тиамак усмехнулся. — Кроме того, именно старейшины решают, что лучше для деревни, и могут заявить, что превосходный рыбный пруд, рядом с которым построил дом богатый себялюбивый человек, теперь принадлежит всей деревне. Нет никакого смысла быть богатым и не стать старейшиной — это вызывает зависть, вы же понимаете.
Герцог Изгримнур продолжал чесаться. Тиамак и Кадрах завели тихий разговор о тонкостях теологии враннов. Мириамель, которая устала от разговоров, воспользовалась шансом более внимательно рассмотреть старого Камариса.
Мириамель могла разглядывать его без малейшего смущения: высокий старик выглядел совершенно равнодушным — дела спутников интересовали его не больше, чем лошадь в загоне обращала внимание на разговоры торговцев по другую сторону ограды. Когда она смотрела на его самое обычное, но умное лицо, она не могла поверить, что перед ней настоящая легенда. Имя Камарис-са-Винитта было таким же знаменитым, как имя Престера Джона, и Мириамель не сомневалась, что обоих будут помнить поколения еще не родившихся людей. Однако он сидел перед ней, старый, лишившийся рассудка, в то время как весь мир считал, что он умер. Как могло такое произойти? Какие секреты таятся за его простодушной внешностью?
Затем ее внимание привлекли руки старого рыцаря. Узловатые и мозолистые от десятилетий работы в «Чаше Пелиппы» и бесконечных сражений, они все еще выглядели благородно — крупные, с длинными пальцами, нежные. Они сжимались и разжимались на ткани потрепанных штанов, и Мириамель задалась вопросом: как столь умелые, осторожные руки могли нести смерть — быструю и ужасную, по крайней мере, так гласили легенды. Тем не менее она видела силу Камариса, которая произвела бы впечатление даже у мужчины вдвое его моложе, в те немногие моменты опасности, что их небольшой отряд пережил во Вранне, когда лодка могла перевернуться или кто-то падал в бездонную грязь — всякий раз Камарис реагировал с поразительной быстротой.
Глаза Мириамель вернулись к лицу Камариса. Конечно, до встречи с ним в гостинице она никогда его не видела — он пропал за четверть столетия до ее рождения, — но в нем было что-то неуловимо знакомое, и это вызывало у Мириамель беспокойство. Она замечала необъяснимые черты только под определенными углами, точно фантомный проблеск, — казалось, еще немного, и ее посетит откровение и она поймет нечто очень важное… но момент проходил, и призрак бесследно исчезал. Сейчас, к примеру, тревожное ощущение отсутствовало, Камарис выглядел как красивый старик с умиротворенным и отрешенным лицом.
Быть может, дело в картинах и гобеленах, решила Мириамель, — в конце концов, она видела множество портретов знаменитого рыцаря! В Хейхолте, герцогском дворце Наббана и даже Мермунде висели картины… Впрочем, Элиас вешал их только в те дни, когда приезжал отец, чтобы отдать должное дружбе старого короля с величайшим рыцарем Светлого Арда. Элиас, который считал себя лучшим рыцарем последних лет царствования Престера Джона, с трудом сдерживался, когда кто-то начинал рассказывать о великих деяниях прошлого, и в особенности о подвигах Камариса…
Мысли Мириамель прервал Тиамак, который сообщил, что они приближаются к деревне Роща.
— Вы простите меня, если мы остановимся и проведем ночь в моем маленьком доме, — сказал он. — Я не был здесь уже несколько месяцев и хочу убедиться, что с моими птицами все хорошо. Нам потребуется еще час, чтобы добраться до деревни, а сейчас немного позже, чем я рассчитывал. — Он махнул рукой в
