Вечером он уже воодушевленно приглядывался к домику на скалах над красивой бухтой. Две гостевые комнаты, почти тесно. Зато море рядом, а всевозможные платные гости, трактиры и шум дорог далеко…
– До Амьена неблизко, – осторожно уточнил Шарль. – Университет мэтр ле Берье намерен основать там.
– Меня не интересуют его затеи, – усмехнулся Эжен. – Тут будет причал. Дивное место, уи. Стефа знает мою душу, она сразу выбрала. Это дом для отдыха. Преподавать у Сержа? Террибль, пусть он мечтает еще и серебряный месяц за рога схватить и приладить в ректорат вместо светильника! Ты ведь сам не задержишься прямо теперь во Франконии и не вернешься сюда жить насовсем?
– Я рыцарь фон Норхбург, – усмехнулся Шарль. – И я надеюсь достичь большего, я намерен занять пост помощника ректора, очаровав святого Иоганна всеми доступными джинну средствами.
– Мон ами, это сильный план, – заинтересовался Эжен. – Но зачем?
– Горгон просил, сам Нардлих просил, Гюнтер тоже и много кто еще, – признал Шарль. – Получится дивный купаж: совсем немного шпионажа, капелька интриг, прилежные ученики, капризный и чудаковатый старик-ректор, к тому же умница и даже мудрец… А еще Ганс, которому не под силу самому понять, куда вести этих мальчишек, разочарованных в одной идее и пока что не получивших взамен новую. В общем, там мне не будет скучно. И Элен тоже. Я звонил ей, она заинтересована в каких-то покупках для дела отца, пусть они и в ссоре. Сказала, это будет почти так же восхитительно, как выслеживать матерого волка. Она азартный охотник. Сильно шумела: без нее злодея убили, она бы куда точнее и скорее его пристрелила, джинн не белка…
– Даже смерть ее опасается, – тихо шепнул Эжен, глядя на свою Степаниду и чуть-чуть, едва приметно, улыбаясь.
Ликра, Белогорск, 17 июня
– Он не приедет, – горестно выдохнула Элен, глядя на меня красными от слез глазами-щелочками. – Я слово не сдержала. Меня журналисты вон как испозорили, я уже и распутная, и скандальная, и манеры у меня такие, что только волков пугать.
– Я тебе удачу дарую, уймись. Все обойдется.
– А иди ты со своей удачей! – Слезы высохли, и это северное чудовище, угрожающее отнять у меня звание самой скандальной барышни города, потянулось к револьверу. – Тоже мне, охотника они изничтожили! Вот если б я на тебя взялась охоту объявить, тогда иное дело. Иди, в отчаянии я, видишь? Умела бы еще сильнее отчаиваться, застрелилась бы. Но не могу. Илюха знает и даже не пытается утешать. Иди! Не терплю я этих вздохов. Сама виновата, сама и отвечу.
Отношение Элен к удаче было точно таким, как и ко всему в жизни. Простым. Врагов надо пристрелить, благо оружия в доме много, и только лучшего. Друзей надо накормить и обогреть. Дом большой, места хватит. А если и маленький – как иначе?
Я ее и люблю даже сильнее, чем Томочку, наверное. Она исключительная. Не знаю, как Шарль умудрился разглядеть ее сразу, но он молодец. Охмурял кого ни попадя, а выбрал наилучшее, что во всем свете есть. Соболев, злодей, ведь что задумал? Я сперва и не поняла, но, когда вернулась домой из Арьи, постепенно рассмотрела его план и ужасно взъярилась. Лев Карпович выдал дочери миллион и выделил ее из семьи, почти намеренно поссорившись. Он прекрасно знал с самого начала то, что я угадала позже. Девушка в семнадцать лет и при таких средствах в столице обречена стать жертвой всех жадных до денег бездельников, какие способны доползти до ограды дома… Они разные: одни на жалость бьют, иные умом гордятся, происхождением, красотой, ласковостью, показной добротой и еще невесть чем. Выбор огромен. Хоть один, а добьется своего. Миллиона то есть. Полагая Элен неизбежным дополнением к золоту. И всякий будет дурнее и подлее Шарля в самые худшие его годы упоения идеальной внешностью и талантом джинна. Потому что Шарль и тогда был человек, с живой душой, пусть и угнетенной, задавленной. Эти же – жалкие, ничтожные крохоборы, лентяи и бездари. Соболев отомстил Шарлю, не пощадив родную дочь… А еще пожелал сделать Элен подобной себе, разочарованной в людях и убежденной во всесилии золота, и это с его стороны вдвойне дурно и подло.
Шарль приехал в ноябре и всех разогнал, но тут случилось странное. Элен уперлась: она дала слово извести деньги и выучить язык, она желает понять, на что годна, она в лес одна на охоту ходила и не желает прятаться за спину джинна. Если в городе есть хищники, сама отобьется.
Мы ругали ее на все лады. Мы – это, наверное, половина города, те, кто не стоял под стенами дома и не грезил миллионом. Но Элен уперлась всерьез.
Шарль уехал злой и по-настоящему обиженный, что куда хуже. Накатили новые события, да таким валом, что и не вздохнуть.
Ликра вчистую проиграла зимние автомобильные гонки: пока мы решали проблемы Старого Света, глобальные и главнейшие, прочие дорабатывали автомобили и тренировались. Золотую самобеглую коляску увезли арьянцы. Фон Нардлих по такому случаю чуть не в первый раз в жизни напился до беспамятства. Ползал у нас во дворе, очень смешной в мохнатой шубе, гудел, рычал, изображая моторчик, создавал иллюзии приза и дарил всем, кто приходил проверить, не протрезвел ли он. Серебро увезли франконцы, те чудили еще яростнее. Внучке Сержа ле Берье, штурману их экипажа, того и гляди на родине памятник поставят. Она так расчувствовалась, что отважилась после заезда появиться на награждении без маски джинна и все равно для родной страны осталась самой красивой. А Ликра по поводу четвертого места и не огорчилась. Подумаешь, бывает. Отыграемся. Если судить по продажам «777», нам свои машины вполне нравятся.
Только мы вздохнули и оправились от нашествия гостей, только город выровнял углы домов и вставил стекла там, где не вписались в повороты гоночные машины, возник новый переполох. Эжен ле Пьери получил у Потапыча бумаги на огромный кус тайги у границы Угорского и Баскольского уездов, да с озером, какое иные сочтут за море, да под «особые условия». Все тайные переговоры коварнейшего из джиннов проявились вмиг, словно после снятия иллюзии, – внятно и неожиданно. Вмешаться бы, поменять хоть что, да поздно… Он, видите ли, нашел место для постоянного пребывания своего дворца. Он желает жить обычной жизнью в общем потоке времени. Но, вернувшись в большой мир, он и здесь, основав почти что страну, желает несравненно блистать, обособившись от чужого сияния и отгородившись тайгой от любых возможностей сравнивать. У всех университеты, а у него – академия со своим новым уездом, отведенным для учебных дел. Все строят автомобили и гонки затевают, об авиации задумываются, а он желает развивать магические виды транспорта и подводный флот. Потапыч в доле, Соболев рычит и так яростно сует всем, кто может повлиять, деньги, что людишки в оторопи иной раз и брать боятся… Лев Карпович ведь, как известно, неизменно обещает озолотить или убить, то и другое от души. Еще бы, новая академия рядом с его заводами, а он не знал, упустил и проглядел.
