Тропа здесь шла между ледником и отвесной каменной стеной, образовавшей наверху нависающий над покрытой скользкой коркой дорогой карниз. Потрескивающий мощный слой многолетнего льда по левую руку выползал из огромной щели между двумя горными склонами и оставлял для прохода пространство шириной локтей в десять, так что получился длинный коридор, уходящий направо, в обход ледового пласта. Что и говорить, место для засады замечательное.
Грохот камней позади отряда заставил отца Целестина подумать о том, что начала обваливаться скала, закрывавшая собою полнеба, но, обернувшись, монах понял, что опасность быть погребёнными под её обломками пока не грозила. Шагах в пятидесяти тропу просто завалило невесть откуда взявшимся мелким каменным крошевом, но этого было достаточно, чтобы перегородить коридор. Лошади, не переломав ног, пройти там не смогут.
— Ну вот, назад дороги нет, — проворчал Торин, кутаясь в плащ. — Хорошо ещё, что не нам на головы…
— Боюсь, и дальше нам будет пройти трудновато, — подчеркнуто спокойным голосом сказал Гунтер. — Смотрите!
Сигню первой посмотрела туда, куда указывал выхваченным топором германец, ойкнула и сама схватилась за оружие. Видгнир уже заряжал самострел, когда монах наконец понял, что несколько светлых теней впереди — вовсе не снежные столбы и не громадные ледяные наросты на камнях, а живые существа.
— Вы на ледник гляньте! Похоже, туго нам придётся… — Торин исподлобья оглядывал мёрзлое поле. Там, на залитом светом пространстве, двигались какие-то человекоподобные твари. Похоже, что хримтурсы, пользуясь своей светлой, желтовато-белой шкурой, поджидали отряд не шевелясь, слившись со льдом — своей родной стихией.
— Лошадей назад! — хрипло приказал конунг, теперь уже окончательно уяснив, что ловушка захлопнулась. Позади завал да скала, а с ледника и по уходящей в глубь перевала тропе приближается многочисленный и сильный враг.
Снежные великаны не торопились, подбираясь к людям медленно и отрезая все пути к бегству; впрочем, куда теперь было бежать? Плотное кольцо горных чудищ сжималось, полностью окружив вадхеймцев с трёх сторон. Отец Целестин насчитал почти четыре десятка хримтурсов, пытаясь сообразить, как можно их если не победить, то хотя бы отпугнуть.
«Эх, Гюллира с нами нет! Ну скажите, кто бы решился даже близко подойти, видя живого дракона?»
Хримтурсы мало походили на уже знакомых монаху лесных демонов, пускай и приходились им ближайшими родственниками. Великаны инея были выше ростом — почти в полтора человеческих, куда как шире и мощнее в плечах, густой мех походил на шкурки новорождённых тюленей — такой же пушистый и светлый. Роднило обитателей снегов с лесными великанами одно: несоразмерно маленькие головы, растущие прямо из плеч, громадные челюсти и глубоко сидящие, горящие красным глазки. И кроме того, в лапах многих хримтурсов было оружие, пусть и донельзя примитивное. Жутких размеров вожак, шедший впереди, сжимал остро обточенную о камень кость, у других были дубины, камни, а один великан держал даже что-то, напоминающее меч, исключительно древний, весь в выщербинах и покрытый рыжей ржавчиной…
«Господи, до чего же глупо! — тоскливо подумал святой отец. — Пройти через столько опасностей и подохнуть здесь, в этих проклятых горах, только потому, что у Лофта нашлись другие дела, а великанам снегов захотелось есть! Ну должен же быть хоть какой-то выход!»
Отец Целестин уже решился было на отчаянный шаг — выйти к хримтурсам и вызвать их на переговоры, ибо это позволило бы оттянуть время. Вполне здравую мысль о том, что великаны могут и не знать норвежского, а то и вовсе говорить не умеют, монах отгонял всеми силами.
— Эй, Видгнир, цель во-он в того, главного… — прошипел Гунтер, и эти слова придали монаху уверенности. Стоит сейчас ударить первыми, и все надежды на замирение пропадут… Да впрочем, какое может быть замирение с голодными хримтурсами?
Не выпуская кинжал из правой руки, а левой сжимая крест, монах быстро вышел вперёд, к кромке ледника. Снежные великаны, не ждавшие такой дерзости, приостановились, а вожак, внимательно осмотрев монаха, поднял верхнюю губу, показав обычные для турсов конические зубы, и едва слышно зарычал.
— Головой повредился… — громко сказал сзади Гунтер.
— Выстрелите — прибью! — рявкнул отец Целестин, не поворачиваясь. — Вашим железом тут не спасёшься!
— Как бы тебя по-первости не прибили, — не меняя интонации, заметил германец, но монах его и не расслышал, сосредоточившись на спокойно стоявшем всего шагах в пяти хримтурсе. То, что великан, с его ростом и длиннющими ручищами, мог нанести смертельный удар, не сходя с места, отчего-то не беспокоило.
— Повелитель Вадхейма Торин приветствует владыку гор! — стараясь говорить размеренно и важно, начал отец Целестин. Возмущённый возглас конунга он пропустил мимо ушей. Впрочем, Торина больше взбесило то, что бестолковый монах назвал его истинное, данное при рождении имя твари, которая, если верить сказаниям, могла обладать силой волшбы. И человеку-то истинное имя открывать не всегда можно — мало ли, порчу наведет, — а уж порождению Имира… Но отцу Целестину было не до норманнских предрассудков.
Слова появлялись на языке сами. Не осознавая всю бредовость своей по-византийски напыщенной речи, монах осведомился у застывшего грязно-белой статуей хримтурса о семье, здоровье, потом заявил, что конунг Торин вовсе и не хотел тревожить покой ледяной страны, но ведь перейти горы как-то нужно?.. А если досточтимым хозяевам льда и камня причинён ущерб, то конунг готов и вергельд уплатить в золотых арабских динариях.
Не давая вожаку опомниться, отец Целестин вывалил на него целую повесть о путешествии «моего конунга Торина» по Междумирью, украсив её сочными подробностями и не забыв упомянуть о «нашем огнедышащем драконе, ныне пребывающем в отлучке».
— …Он должен вот-вот появиться, — втолковывал монах. — И ты, о Краса Ледника, узришь, сколь могуч и безжалостен сей летучий змий, повинующийся лишь слову конунга Вадхейма…
Хримтурс, чуть склонив голову, внимал изливающемуся на него водопаду слов, ничем не показывая своего отношения к страстной речи отца Целестина. Понимал ли он, что ему говорят, или нет — оставалось неясным. Остальные великаны стояли невдалеке, переминаясь с ноги на ногу, и изредка подбрасывая в широченных ладонях увесистые булыжники. О том, что один из этих камней может полететь ему в голову, монах старался не думать.
Жизнь отцу Целестину, как обычно, спасла случайность. Видгнир смог предугадать мимолётное движение неуклюжего с виду великана, и толстая стрела из самострела вонзилась хримтурсу в предплечье чуть ниже локтя в момент, когда он выбросил лапу вперёд, намереваясь ударить монаха в грудь оконечьем зажатой в кулаке острой кости, которую он использовал как пику. Отшлифованное остриё лишь скользнуло по Оку Амона, не причинив отцу Целестину никакого вреда. Великан взвыл несоразмерным с его ростом тоненьким голоском, пытаясь выдернуть глубоко засевшую стрелу из лапы, а монах, поскользнувшись, упал, понимая, что на сей раз смерть стоит совсем рядом. Он успел увидеть занесённые над ним обломки камней, готовые обрушиться дубины, пылающие злобой глаза окруживших его хримтурсов…
