— Я тоже не своей волей еду.
— Вы, ваше благородие, другое дело. Маги от Государя за службу немалое содержание получают, но ежели по его поручению едут, специальную прогонную грамоту имеют.
«Вашим благородием» Петю никто раньше не называл. Но пережил он это неожиданно спокойно. Даже плечи расправлять не стал.
— Так и на меня грамота есть. Только у опричника она.
— Нет, за вас пока Академия платит. Как премию тем, кто вас выявил, так и тем, кто до места довез.
— Погодите, а вы говорили про восемь копеек с версты…
— Запамятовал. Тем более, что премия те же десять рубликов.
Темнит что-то станционный смотритель. Похоже, надеялся здесь и сейчас с Пети деньги получить. Предложить ему рубль? Нет. Во-первых, слишком мало, а во-вторых, жалко.
— Так, наверное, можно такую грамоту составить, чтобы премия за мой проезд к вам пришла?
— Составить-то можно, да вот, дойдет ли…, - Задумчиво произнес станционный смотритель: — Хотя, почему бы не попробовать?
— Ваше благородие, когда ехать-то можно будет? — Подал голос кучер: — Как бы до Ильинского до ночи успеть?
— Помолчи! — Цыкнул на него смотритель: — Успеешь. Не слышал что ли, дело серьезное появилось.
Смотритель снял с полки довольно простецкого вида сундучок, но, судя по торжественности его движений, с очень важными бумагами. Насчет «очень важных» Пете видно не было, но лежали там и впрямь какие-то листы. Покопавшись в них пару минут, сухонький господин извлек на свет бланк в четверть листа.
— Сразу набело писать надо, — озабоченно сообщил он: — гербовые бланки все подотчетные. Вас как зовут-то, ваше благородие?
— Петр Григорьев Птахин.
— Так и пишу, — смотритель разложил на конторке бланк и заскрипел по нему пером. Неспешно и вдумчиво, проговаривая слова вслух: — Петру Григорьеву Птахину… Направляетесь куда?
— В магическую Академию через Путивль.
— Так и запишем…
Чего такого сложного было в заполнении бланка, Петя не понял. Пустые поля под имя, цель поездки, стоимость и дату. Остальное — «нужное подчеркнуть». Впрочем, смотритель не только подчеркивал нужное, но и вычеркивал ненужное. Чтобы уж наверняка.
Несложная процедура растянулась минут на десять. Кучер совсем извелся, но был несколько раз строго осажен.
Убедившись, что чернила высохли, смотритель приложил к листу печать и протянул его Пете:
— Смотрите, Петр Григорьев, не помните и первым делом, как доедете до Путивля, сразу в Княжий дом отправляйтесь. Там этот бланк не абы кому, а казначею или начальнику присутствия лично в руки передайте. Понятно?
Петя сделал вид, что полностью проникся серьезностью поручения:
— Моя искренняя благодарность, ваше благородие. Как приятно осознавать, что в нашем Великом княжестве работают столь ответственные и при этом душевные люди. Уж не побрезгайте. Жаль, что я еще не на жаловании, а сам из бедной семьи. Но — для здоровья после работы…
На свет был извлечен один из шкаликов.
Смотритель слегка поморщился, но подношение взял.
— Еще раз, позвольте вас искренне поблагодарить за понимание и участие, — Петя поклонился, спина не переломится. И взгляд сделал честным и преданным, как у собаки: — Я, ваше благородие, схожу пока ненадолго в возок опричника. У меня с собой тубус с некоторыми его грамотами. Надо оставить.
И, не дожидаясь реакции, быстро выскользнул снова на улицу.
Возок стоял на прежнем месте, все столь же пустой. Похоже, никто на оставленные в нем вещи не покушался, хотя двери и не заперты. Впрочем, из конюшни высунулась какая-то рожа (конюх?), но Петя помахал рукой, ткнул пальцем в академический знак и спокойно залез внутрь. На место, где прежде Трифонов сидел. Там свободнее.
Есть с чувством и толком было некогда. Тем более, что ни чаем, ни хотя бы водой Петя так и не разжился. Но еда же разная бывает. Юноша очень быстро, одно за другим, выпил полдюжины яиц. Не самый плохой перекус, о сальмонелле в этом мире никто не слышал. А так — аккуратно счищаешь самую макушку яйца, щепотку соли сверху и опрокидываешь его в рот, как стопку. С голодухи — очень даже вкусно. Еще отломил кусок калача и сжевал его вместе с ломтем ветчины. Жить стало веселее.
Но от посторонних глаз Петя в возке спрятался не потому, что стеснялся есть на людях. Раз уж он решил с опричником расстаться, надо ему тубус и выкраденные листы вернуть. Так что он быстро разложил первый лист на сидении и вытащил свою «волшебную ручку». Что он там правил? Дату?
Поскольку делал он это только сегодня, чернила окончательно въесться в бумагу не успели, так что удалились без следа. После чего, уже другим концом самописки махинатор восстановил старую запись. Если приглядеться, наверное, можно будет заметить, что дату правили. Но если проводить экспертизу — сразу станет видно, что ничего изменено не было. Может, потек подчистили? В общем, неважно. Преступления в том, чтобы запись подновить, точно нет. Ничего же не исправлено.
Работал Петя быстро, и обе грамоты вернули прежний вид гораздо быстрее, чем станционный смотритель ему бланк заполнил. Кстати, а что с бланком?
Имя, пункт назначения, дата — все правильно записано. Цену все-таки одиннадцать пятьдесят две вписал, крохобор. Ну и шут с ним. Петя стал аккуратно убирать линии и подчеркивания. Чернила опять-таки свежие, следов не будет. А подчеркивания можно и на новые места внести. В результате в грамоте вместо «отправлен в кредит» появилось «отправлен по получении авансового платежа». Обойдется смотритель без пятнадцати рублей. Сам говорил, что могут и не дать. Лучше Петя их сам получит. А смотрителю за труды шкалика хватит.
Грамоты опричника снова отправились в тубус, а тот — на свое законное место под полку. А вот бланк на проезд Петя тщательно сложил и спрятал за пазуху.
Выскочил из возка. Из конюшни снова высунулась прежняя рожа. На сей раз в сопровождении знакомого кучера. Заспанного и недовольного.
— Уважаемый, — обрадовался ему Петя: — Я тут решил вас не дожидаться, а ехать в Путивль самостоятельно, благо оказия подвернулась. Буду там раньше вас. Вы уж будьте любезны, предупредите об этом его высокоблагородие господина Трифонова.
Чуть поколебавшись, юноша извлек из сидора еще один шкалик и с дружелюбной улыбкой протянул его кучеру. Маловероятно, чтобы опричник стал на нем зло вымещать, это будет ниже его достоинства, но простимулировать гонца с дурными вестями все-таки не мешает. Чтобы не забыл.
Теперь остался последний разговор, но от этого не менее серьезный. Умное выражение лица — убрать, а вот приветливость, чуть приправленную угодливостью, оставить.
— Ваше благородие! — Петя поспешил к барину у кареты: — Не извольте гневаться. Совершенно не хотел вас стеснять, но сами знаете, не всегда все от наших желаний зависит. Позвольте представиться: Петр Григорьев Птахин, до вчерашнего дня — мещанин из города Песта, а ныне — кадет Академии магии. Только вчера был отобран артефактом, как имеющий магические способности, а через семь дней уже должен быть на занятиях в Академии. И отправляют из нашей губернии таких, как я, из Путивля. В общем, вы понимаете…
Барин посмотрел на Птахина как-то лениво, но без особого недовольства:
— Так тебя что, местный станционный смотритель в мою карету подсадить решил. Экий проныра. Подметки на ходу режет!
Господин Плиев рассмеялся:
— Забавно. Мне, потомственному рюриковичу, какой-то коллежский регистраторишко дает поручение отвезти к месту службы личного дворянина с родословной длиной в один день! О времена, о нравы! Но, может, так даже лучше будет. Скучно одному сидеть. Вот и расскажешь, как дошел до жизни такой.
— Простите, ваше сиятельство! — Немедленно поправился Петя: — Не знал, к какому родовитому сановнику меня, как мешок с почтой, грузят. Но, клянусь, все силы приложу, чтобы не быть вам в тягость. Вы только скажите.
— И скажу. Стесняться не буду. А ты — забавный.
— Каким уродился, ваше сиятельство. Я еще и запасливый. Вон, целая корзина со снедью с собой.
