самое приятное, что можно сделать утром.
Для начала неплохо бы просто умыться.
В глазах после сна вечно какая-то гадость.
Девочка моргает от яркого света. Темное пятно перед ней расплывается все больше и больше, а затем в один миг превращается в лицо незнакомки.
Черные волосы тянутся через кровать к лицу Даутцен. Они щекочут ей нос. Хмель и лаванда.
Это смешно.
Потому что не может быть правдой.
Даутцен улыбается и чувствует боль. Все тело. Вся она. Тошнота. Такое с ней никогда не случалось. Она никогда не болела. Ни простуды, ни кори, ни высыпаний на коже, никаких проблем с желудком и зубами. Все вокруг удивлялись. Ей повезло. Злые шептались и верили в то, что она так здорова, потому что забрала жизнь своей матери. Теперь это кажется правдой.
Даутцен закрывает глаза и какое-то время смотрит во тьму внутри себя.
Она мало что помнит.
Затонувший лес пахнет гнилью.
На дне оврага слишком много снега. Он обжигает лицо. Холод словно огонь режет кожу, впивается в плоть и ест ее заживо.
Кровь разливается по земле. Она застывает так быстро. Даутцен трогает лужу указательным пальцем правой руки. Она не может встать и пойти домой. Только смотреть. Видеть, как ее кровь покрывается коркой льда. Как палец опускается вниз и поднимается вверх.
Где-то в стороне кричит Николай.
Он зовет ее. Истошный вопль полный боли и отчаяния. Он просит племянницу вернуться и прекратить эту муку. Помочь ему. Но Даутцен не может ответить.
Палец опускается в лужу крови и там остается.
Так прекрасно.
Так хорошо.
Рана в боку теперь не болит. Она могла бы засунуть туда руку и потрогать свое сердце. Такое тихое. Медленное. Нужно помочь ему. Толкнуть посильнее. Ведь оно замерзает все больше. Тук-тук… Тук-тук… Тук…Тук…
Даутцен открывает глаза.
Она плачет.
Свет в комнате слишком яркий.
— Не надо.
Даутцен вздрагивает.
Незнакомка смотрит на нее немигающим взглядом. Черные волосы. Черные глаза. Одна большая тьма. Ночь без звезд и Луны. Только безумцы найдут там себе путь.
— Не надо, — повторяет незнакомка.
Но Даутцен плачет.
Она вздрагивает и утыкается лицом в простыню.
— Я умерла.
Рыдание. Стоны. Всхлипы. Боль. Отчаяние. Страх. Слезы текут по щекам. Она не может их смахнуть, потому что мертва. У нее нет тела. Только печаль. Горе и слезы. Она плачет о Николае. О Катерине. Об Ирен. О всех воинах, которые погибли в Затонувшем лесу. Она плачет о Даутцен.
Незнакомка кладет ладонь ей на плечо.
Боль уходит.
Смерть оставляет после себя лишь воспоминание о холоде.
Сила разливается по всему телу. Она пробуждает сердце. Даутцен жива. Она чувствует это каждой клеткой. Жизнь. Жизнь. Жизнь.
Но свет слишком яркий.
Он выставляет на показ все недостатки реального мира.
Даутцен видит какая ужасная и старая кожа на руке, которая ее обнимает. Эта ладонь старухи. Древней бабки на пороге могилы.
Незнакомка прячет руку под одеяло. Слишком поспешно.
Девушка молчит и смотрит Даутцен в глаза. Бесстыжая. Никакого приличия. Словно в цирке. Она что никогда не видела голубого цвета?
Даутцен переворачивается на спину.
Очень ей нужно смотреть прислуге в глаза.
Такая сама не отвернется. Ну и не надо. Проще рассказать все отцу. Он разберется.
И вот здесь.
Только сейчас. Глядя на потолок. Даутцен понимает, что это не дом ее отца. И не замок лорда Линдеманна. И не Затонувший лес. Она находится где-то в другом месте.
Это смешно.
Потому что является правдой.
Что-то шумит.
Странные звуки повторяются снова и снова. Колебание. Шелест. Скрипы и стоны. Тяжелое дыхание. Глубокий вдох. Шумный выдох. Что-то огромное совсем рядом. Недовольное, сердитое существо проверяет мир на прочность. Оно отступает и опять возвращается. Один и тот же цикл повторяется множество раз. Шорох. Басовитый гул и затем приглушенный грохот.
— Океан, — произносит Даутцен.
Вот нужное слово.
Оно всплывает в памяти так легко, как будто она жила с ним тысячи лет и знает, что это такое. Только она совсем не помнит откуда оно. Может из книг, которые она тайком брала читать из библиотеки отца. Или было брошено кем-то из слуг в описании какой-нибудь скабрёзной истории. Но скорее всего океан пришел к ней лишь в этом мире. Нашел ее. И теперь шумит. Шепчет Даутцен, что она жива. Они теперь дышат в одном не стихающем ритме.
— Он красивый, — говорит незнакомка.
— Похож на дракона?
— Не знаю. Тетур спит в Когтистых горах, а я там никогда не бывала.
— Отец говорит, что они все давно вымерли.
— Мудрый человек.
Даутцен пожимает плечами.
— Океан. Почему он такой шумный?
Незнакомка приподнимается на кровати и смотрит в окно.
Даутцен видит ее плечи, грудь, живот и… поспешно отводит глаза от темного треугольника между ног.
Она никогда не видела девушек там.
Это совсем неприлично.
Немыслимо.
Непозволительно.
Бог не простит!
Катерина как-то показала ей грудь. Глупая. Гордилась размером. Мужчины уже не дают ей прохода. Сказки и враки. Даутцен смеялась. И плакала целую ночь. Она-то замуж не выйдет. Никто не возьмет. Ее грудь как у мальчика. Нечем гордиться.
— Он совсем рядом, — говорит незнакомка.
Даутцен хочет придвинуться к окну и посмотреть на океан. Но это значит прикоснуться к девушке. Почувствовать ее кожу. Одна эта мысль заставляет Даутцен сильнее закутаться в одеяло.
— Хочешь взглянуть?
— На тебе нет одежды.
— Ты тоже в чем мать родила.
Какое-то время Даутцен молчит. Она хмурится все больше и больше. На лбу появляется несколько длинных морщинок. Может быть, если бы она была старше, то поступила бы по-другому. Но она все еще ребенок. Ей четырнадцать. И лишь два месяца назад у нее пошла первая кровь.
Даутцен отбросила одеяло и встала на кровати рядом с незнакомкой.
Дом качнулся, но все же остался на месте. Она едва не упала в обморок такой слабой была. Даутцен переждала пока тьма отступит и зрение прояснится, а потом гордо и без тени сомнений взглянула в окно.
Океан.
— Он как твои глаза.
2
Тасмин ушла.
Даутцен кричала. Молила. Заклинала. Угрожала. Просила.
Ничего не помогло.
Девушка ответила только на один вопрос.
Злая. Глупая. Черноглазая ведьма!
Она дала Даутцен лекарство и заставила выпить воды. Жар снова вернулся. Пришлось подчиниться.
— Постельный режим.
— Тасмин.
— Тебе нужно поспать. От этих таблеток всегда тянет в сон.
— Что это значит?
— Побочный эффект. Так на тебя влияют лекарства этого мира.
— Нет. Я спросила о твоем имени.
— На востоке так называют цветок, который считается символом страстной любви.
Наверное хорошо, когда твое имя так много значит.
Даутцен.
Голубка.
