отдохнуть, восстановить силы, выучить язык, познакомиться с обычаями этой земли. Им никто не будет мешать, как это легко могло бы случиться в столице.
Вскоре Марк и Комнос стали хорошими друзьями. Раденос Ворцез внезапно исполнился необыкновенной предупредительности и чем мог помогал римлянам. Он держался весьма осторожно и во время разговора с легионерами озирался по сторонам. Скавр понял, что он побаивается имперского чиновника, и Комнос стал ему еще милей.
Тучи шли с севера. Осенние дожди начались сразу же после уборки урожая. Один за другим ливни поливали землю, вбивая в нее последние опавшие листья, превращая все дороги и тропы в непроходимые реки грязи, просачиваясь в каждую щель казармы, наспех возведенной римлянами. Легионеры ругались, заделывали дыры и не успевали сушить свою одежду. Вдобавок ко всему на оружии, доспехах и инструментах появились пятна ржавчины.
Вскоре наступили настоящие холода и сырая земля стала твердой как камень. Ее покрыли снежные сугробы в человеческий рост. Только тогда Марк понял, почему в этой стране, где климат был так непохож на италийский, накидки и плащи были роскошью, а длинные штаны необходимостью. Он и сам стал носить такие каждый день.
В подобные холода гимнастические упражнения уже не были надоевшей обязанностью, которой хочется избежать. Они помогали согреться и размять одеревеневшие от холода мышцы. Римляне посвящали им каждую свободную минуту. Гай Филипп гонял солдат беспощадно. За исключением тех дней, когда бушевали особенно сильные метели, они бегали по тридцать – тридцать пять километров. Центурион был старше всех и по возрасту и по положению, но и он бежал по снегу наравне с молодыми воинами. В лагере он тоже находил людям занятия. Как только его видессианский язык стал удобопонятен, он попросил местных жителей сделать тяжелые щиты из двойного ряда толстых прутьев и деревянные мечи для тренировок. Он установил в лагере деревянные и кожаные щиты, и легионеры отрабатывали на них удары мечом и копьем, доводя боевое искусство до совершенства. Чтобы солдаты не уставали от монотонных упражнений, он придумывал новые. Гай Филипп приказал Адиатуну обучить солдат владеть пращой. Единственный традиционный вид спорта, который он исключил, было плавание. Даже железный Гай Филипп не позволил себе загонять солдат в ледяную воду.
Легионеры устраивали учебные поединки с защищенными наконечниками и тупыми мечами. Сначала только друг с другом, а потом и с халога – в гарнизоне Имброса их было человек триста. Высокие северяне были опытными солдатами, как и их противники римляне. Но, подобно галлам, они бились в одиночку или кланами, а не строем. Если первой атаке удавалось разрушить строй римлян, то победа была им обеспечена, но гораздо чаще высоким щитам легионеров и их длинным копьям удавалось удержать противников на расстоянии. Когда халога уставали, римляне переходили в наступление.
Во время учебных боев Марк следил за тем, чтобы не скрестить свой меч с мечом кельта, опасаясь, что и солдаты, и все вокруг будут сметены могучей чародейской силой, заключенной в оружии. Меч его ничем не выделялся среди прочих, когда трибун сражался с легионерами. Но когда Марк обращал оружие против солдат гарнизона, он оставлял позади себя такое количество расщепленных щитов и помятых кольчуг, что заслужил себе репутацию бойца сверхчеловеческой силы. Он заметил, что то же относилось и к Виридовиксу.
Командир гарнизона был одноглазый гигант по имени Скапти, сын Модольфа. Этот халога был уже немолод, волос у него осталось немного, и потому трудно было сказать, сколько серебра пробилось сквозь их былое золото. Он был человеком дружелюбным и, как любой опытный воин, интересовался боевыми приемами вновь прибывшего отряда. Но с ним Марк держался осторожно. Своим суровым квадратным лицом, сухим голосом и постоянной сосредоточенностью на одной лишь войне старый воин очень напоминал Марку матерого волка. Виридовиксу же, наоборот, халога очень нравился.
– Они довольно суровые ребята, – отмечал он. – И постоянно готовы к смерти, я к такому не привык. Но сражаются они как настоящие мужчины. И пьют тоже как мужчины, – добавил он с усмешкой.
Последнее, как выяснил Марк через несколько дней, было сказано даже слишком мягко. После целых суток неустанного пьянства галл и дюжина северян устроили жуткую потасовку, в результате чего почти до основания разрушили таверну и избили с десяток посетителей.
Последствием этого подвига был визит в римский лагерь Ворцеза.
В последнее время Марк видел его нечасто. Он почти забыл о драке, но когда узнал, что гипастеос хочет, чтобы трибун оплатил все убытки, наотрез отказался. Раздраженный Марк указал Ворцезу на то, что взваливать на него все расходы – явная несправедливость, так как лишь один из его солдат участвовал в безобразии, в то время как остальные собутыльники Виридовикса находятся под командованием самого гипастеоса. Ворцез решил вообще замять дело, но Марк знал, что губернатор затаил в душе злобу.
– Возможно, тебе стоило поискать компромисс, – сказал Горгидас. – Насколько я знаю нашего друга-кельта, его взнос в эту драку был довольно щедрым.
– Это меня не удивляет. Но Ворцез вытянет из тебя всю кровь по капле, если ты хоть раз ему уступишь. Интересно, – тут Марк усмехнулся, – как он будет выглядеть, если превратить его в ящерицу?
Как и вся Империя, Имброс праздновал наступление весны. Этому событию были посвящены специальные молитвы, и жрецы читали их с высоких голубых храмовых куполов. На всех перекрестках весело пылали костры, и горожане прыгали через них, чтобы удача и веселье не покидали людей в наступившем году. На замерзшем озере люди катались по льду, падая и хохоча. Похоже, что падения доставляли им столько же радости, сколько игроку – удачный бросок мяча в ворота.
В центральном театре Имброса выступала труппа мимов. Марку стало казаться, что он не так уж далек от Рима. Эти представления были очень похожи на те, что разыгрывали мимы в его родной Италии. Отсутствие диалогов делало пантомиму более доступной для римлян.
Вверх и вниз по лестницам и проходам между скамьями театра сновали разносчики, предлагая свой товар: амулеты и талисманы, жареных птиц, чаши горячего вина со специями, снежные шарики, политые сиропом, и множество других вещей.
Пантомимы были увлекательными и злободневными. Одну из них Марк особенно запомнил. Человек, одетый в золотую расшитую накидку (пародия на Императора Маврикиоса, догадался трибун), был пастухом. Он пытался спасти свое стадо от вора-кочевника, в то время как сын пастуха, трусливый толстый человечек, цеплялся за его руку и мешал каждому его движению…
Смысл второй пантомимы был еще прозрачнее. В ней изображалось разрушение Имброса. Высокий, худой и очень смешной человек в рыжем парике и с фальшивыми усами разваливал одно за другим здания города. Виридовикс, который тоже находился в это время в театре, яростно взревел:
– Это совсем
