– Ну, Торн из Тарны, – сказал я, подкалывая его, – давай померимся силой.
Но Торн отступил назад и приказал солдату опустить копье. Он снял шлем и сел на корточки. Солдат возвышался над ним. Торн смотрел на меня, а я на него.
Теперь он проникся ко мне уважением, а значит, стал более опасен. Он видел мгновенную гибель своих солдат и размышлял, стоит ли еще испытывать мое искусство. Я был уверен, что он не скрестит со мной свое оружие, если не будет уверен на все сто процентов в своей победе. А именно в этом он сейчас и не был уверен.
– Давай поговорим, – сказал Торн из Тарны.
Я тоже опустился на корточки.
– Поговорим, – согласился я.
Мы вложили мечи в ножны.
Торн был большим массивным человеком, уже начинавшим полнеть. Лицо его было мясистое, желтоватого цвета с красными прожилками. У него не было бороды, только по обеим сторонам подбородка тянулись две полоски, больше похожие на грязь, чем на бороду. Длинные волосы были завязаны узлом на затылке. Глаза сидели очень глубоко в глазницах. Это были красные мутные глаза человека, проводившего долгие ночи в разгуле и разврате. Было очевидно, что Торн не является человеком высоких нравственных идеалов и фантастической чистоты и не будет жертвовать всем ради достижения благородной цели. Торн никогда не будет убаром, он всегда будет прихвостнем.
– Отдай мне моего человека, – сказал Торн, показав на корчившегося в траве солдата.
Я решил, что несмотря на свои недостатки, Торн был хорошим солдатом.
– Возьми, – сказал я.
Солдат подошел к упавшему человеку и осмотрел его рану. Другой был мертв.
– Он может выжить, – сказал солдат с копьем.
– Перевяжи его, – сказал Торн.
Затем он повернулся ко мне.
– Мне все еще нужна женщина.
– Ты не получишь ее.
– Это же только женщина.
– Возьми, если сможешь.
– Один из моих солдат мертв. Ты можешь взять его долю от продажи.
– Ты очень щедр.
– Значит ты согласен?
– Нет.
– Я думаю, мы можем убить тебя, – сказал Торн, срывая травинку, и, задумчиво кусая ее, рассматривал меня.
– Может быть, – признал я.
– Но, с другой стороны, я не хочу терять своих людей.
– Тогда оставь женщину в покое.
Торн пристально посмотрел на меня, не выпуская изо рта травинку.
– Кто ты?
Я молчал.
– Ты вне закона. На твоей одежде и щите нет герба.
Я не видел причин оспаривать его слова.
– Преступник, – сказал он, – как тебя зовут?
– Тэрл, – ответил я.
– Из какого города?
Это был мучительный вопрос.
– Из Ко-Ро-Ба.
Эффект был необычайный. Девушка, стоявшая позади меня, вскрикнула.
Торн и солдат вскочили на ноги. Я выхватил меч.
– Ты вернулся из Страны Праха, – воскликнул солдат.
– Нет, я такой же живой, как и ты.
– Лучше бы ты ушел в Страну Праха, – сказал Торн, – ты проклят Царствующими Жрецами.
Я взглянул на девушку.
– Твое имя – самое ненавистное на Горе, – сказала она ровным тоном, не глядя мне в глаза.
Мы стояли молча довольно долго. Я чувствовал под ногами траву, еще мокрую от утреннего тумана. Где-то вдали запели птицы.
Торн пожал плечами и, наконец, сказал:
– Мне нужно похоронить солдата.
– Пожалуйста, – ответил я.
Молча Торн и солдат выкопали узкую могилу и похоронили своего товарища. Затем они из двух копий, плаща и веревок соорудили носилки для раненого.
Торн взглянул на девушку и она, к моему крайнему удивлению, подошла к нему и протянула руки. На ее запястьях защелкнулись наручники.
– Зачем ты идешь с ними? – спросил я.
– Я не принесу тебе счастья, – горько сказала она.
– Я освобожу тебя, – сказал я.
– Не приму ничего из рук Тэрла из Ко-Ро-Ба.
Я протянул руку, чтобы коснуться ее, но она вздрогнула и отпрянула назад.
Торн расхохотался.
– Лучше быть в Стране Праха, чем быть Тэрлом из Ко-Ро-Ба.
Я посмотрел на девушку, которая столько дней страдала и теперь схвачена. На ее руки надеты ненавистные браслеты Торна – прекрасно изготовленные, украшенные драгоценностями, сделанные из крепчайшей стали.
Роскошные браслеты составляли явное противоречие с ее нищенской одеждой. Торн тронул пальцем ее одеяние.
– Мы снимем все это, – сказал он, – скоро ты будешь одета в самые лучшие шелка и драгоценности. Роскошь одежды согреет твое сердце.
– Сердце рабыни, – сказала она.
Торн поднял ее подбородок пальцем.
– У тебя прекрасная шея.
Она со злобой посмотрела на него, понимая, что он хочет сказать.
– Скоро ты будешь носить воротник.
– Чей? – спросила она.
Торн внимательно посмотрел на нее. Ценность добычи явно возросла в его глазах.
– Мой, – сказал он.
Девушка вздрогнула. Я сжал кулаки.
– Ну, Тэрл из Ко-Ро-Ба, – сказал он, – все кончено, я забираю эту девушку и предоставляю тебя милости Царствующих Жрецов.
– Если ты привезешь ее в Тарну, то татрикс освободит ее.
– Я привезу ее не в Тарну, а в свою виллу, которая находится за городом, – рассмеялся он неприятным смехом. – И там, как добропорядочный гражданин Тарны, я буду относится к ней с почтением.
– Тогда я сам освобожу ее! – я почувствовал в своей руке рукоять меча.
– Оставь свой меч, воин, – сказал Торн и повернулся к девушке:
– Кому ты принадлежишь?
– Я принадлежу Торну, капитану Тарны, – ответила она.
Я вложил меч в ножны и почувствовал себя разбитым и опустошенным. Возможно, я убил бы Торна и его солдат, освободив девушку, но зачем? Я не мог спасти ее от хищников Гора и других охотников за рабами. А она никогда бы не приняла моей защиты. Ведь она сама предпочла рабство у Торна человеку из Ко-Ро-Ба.
Я посмотрел на нее.
– Ты из Ко-Ро-Ба?
Она напряглась и посмотрела на меня с ненавистью:
– Была.
Слезы жгли ее глаза.
– Как ты осмелился пережить свой город?
– Чтобы отомстить за него!
Она долго смотрела мне в глаза. И затем, когда Торн и его солдат подняли носилки с раненым, сказала мне:
– Прощай, Тэрл из Ко-Ро-Ба.
– Я желаю тебе всего доброго, Вера из города Утренних Башен.
Она быстро повернулась и пошла за своим господином, а я остался один в поле.
Улицы Тарна были заполнены народом, но царила странная тишина. Ворота были открыты и стражники не чинили мне никаких препятствий, хотя и подвергли тщательному осмотру. Я слышал, что город Тарна открыт для всех, кто приходит с миром, независимо от того, из какого он города.
Я с любопытством осматривал людей. Все они в полном молчании спешили по своим делам. Это было совсем не похоже на шумливые беспорядочные толпы в других городах. Многие мужчины были одеты в серые туники, на лицах застыло серьезное выражение, как будто они сознавали, что несут ответственность за этот город.
