Остались какие-то сутки. Интересно, увижу ли я этот момент…
Что ж, посмотрим.
Пока я проезжаю по мостам, огибаю высокие здания офисов, банков и просто жилых домов, пролетаю мимо памятников, стою на светофорах, обгоняю машины… Бесцельно кружу, как пчёлка в ожидании того, что цветок вот-вот раскроется, и я смогу насладиться нектаром. Нектаром, правда, наслаждаться буду не я, а трутень справа…
Данкелбург кажется пустым в такое время, кажется заброшенным или вымершим. То тут, то там попадаются автомобили, круглосуточные заведения, случайные прохожие и горящий свет в окнах, напоминающие, что я всё ещё в огромном, переполненном людьми мегаполисе.
Славный Данкелбург. Помню, подсел ко мне старик и рассказывал, что здесь творилось во время войны. Сперва его две недели бомбили, пузатые авиационные бомбы сыпались, как градины. Громадные здания дробило в крошку, в земле образовывались воронки глубиной в несколько метров… Всё рушилось, обращалось в руины, чтобы навсегда уйти из истории.
Война – это отличный ластик, чтобы стереть какой-то фрагмент искусства, культуры, цивилизации…
После бомбёжки пришёл враг. Люди перестали говорить в этом городе, за них заговорили орудия и пулемёты. Каждый день стороны растрачивали такое количество патронов и снарядов, которыми можно было бы убить всех людей на земле…
Мёртвых было столько, что вороны и крысы могли пировать годами. Лечить раненых не успевали, хоронить убитых не успевали…
Голод пришёл на тридцатый день боёв. Болезни – на сороковой. Эти два червя косили солдат и мирное населения ничуть не хуже вражеских пуль. Чтобы не допускать эпидемии, мёртвых приходилось сжигать, чтобы потом долго вдыхать ужасный запах.
В конце концов, город пал. От него остались лишь тысячи кривых пеньков полуразрушенных зданий. В последствии его отстроили, Данкелбург воскрес, восстал, словно феникс из пепла. Вся страна, весь мир восстал, словно пламенная птица. В память об этой метафоре появилась даже такая автомобильная марка «Феникс»…
Помню, слушал эти рассказы потому, что в моём родном городе всё было то же самое. Я тогда был ещё совсем ребёнком, но отлично помню все те ужасы, забыть о которых теперь невозможно.
И вот ради чего была эта война: ради целого выводка преступников, ради того, чтобы дети не уважали родителей, люди не уважали закон, ублюдки грабили старушек, выродки швыряли камни в окна…
Ради этого погибло столько людей.
Как это ни печально осознавать.
– Останови здесь, – устало указал мне на парковку справа.
Тихий район, вокруг невысокие жилые дома, неподалёку виден маленький магазин запчастей, сейчас ещё закрытый. По тротуарам не торопясь плетутся редкие пешеходы. Не слышно ни звука…
Я откинулся на спинку, весь измотанный. Просто закрыл глаза и постарался расслабиться. Но мне помешал бандит, начавший громко бормотать:
– На кой чёрт я на это соглашался? Обещали крупное дело… Чем всё обернулось! Конечно… они сказали, что Альфред меня уговорит… И он уговорил! – террорист выместил ярость на моём такси, сильно вдарив рукояткой револьвера по панели.
От злобы у него глаза полезли из орбит, а голос превратился в писк. Такое ощущение, что взрослый мужчина сейчас расплачется.
– Хорошее дело, по моему профилю! Чтоб вас всех! Это поможет всем нам! А где, спрашивается все вы? Где? Таксист, ты знаешь, где они все теперь? Вот сейчас, когда запахло жареным, где они все?
– Я не знаю…
– А вот я тебе отвечу, таксист: они все убиты, их всех постреляла полиция! Всех до одного, словно детей!
Сразу же перед глазами встала картина, как быки раскладывают на обочине почти два десятка мешков с телами… А буквально за поворотом я наткнулся на этого психа… Его товарищей перебили? Он, что, остался один?
Не совсем, я думаю. Кому-то же он звонил тогда через таксофон…
Я притих и сжался на своём месте. Сейчас лучше не трогать пассажира, а то можно и нарваться…
Тот всё продолжает сокрушаться:
– Босс будет рад, если ты возьмёшься… Конечно, он будет рад! Конечно, грёбаный Ротвейлер будет рад! Это всё его план, он знал, как расставить свои пешки!.. Что ему я? Что ему Гарольд? Он любого бросит в мясорубку, лишь бы подмять под свою задницу побольше! Скотт, Альфред, Карл… где теперь все? И где этот Ротвейлер?
Ещё пару раз проверив на прочность панель моего «Феникса», лысый парень неожиданно резко утих и откинулся на спинку.
Ближайшие полчаса я слышал только своё сходящее с ума сердце и тяжёлое дыхание «пассажира». Тот даже позабыл целиться в меня из пушки.
Внезапно прямо в ухо ударил непривычно спокойный и тоскливый голос:
– Эй, таксист, как тебя зовут?
– Йохан… – механически ответил я, – Йохан Стетович.
– А я – Чед Лефевр… Вот и познакомились, таксист… то есть, Йохан, я хотел сказать…
Предчувствуя недоброе, я молча кивнул и отвернулся. Ума не приложу, чего этот тип вздумал спрашивать моё имя… Стало скучно, или нервы совсем не в порядке. Кто знает…
– Ты же ведь неместный, Йохан? – Чеда неудержимо тянет на разговоры.
– Да, так и есть…
– И откуда ты?
– С востока, – тихо ответил я, боясь обернуться и взглянуть в глаза этому психу, – Ближнее зарубежье…
– Ну да, ну да… Приехал искать работу?
– Да, работу… искать…
На какое-то время Чед заткнулся. Всего на минуту. Не выдержал гнёта тишины:
– И стал таксистом?
– Да, машина у меня была своя, лицензию получил быстро, купил шашечки. В общем-то, всё, готово дело, – поддавшись расслабленному тону собеседника, я тоже не выдержал и разболтался.
– И что, нравится работать?
– Не очень… Но хоть деньги могу зарабатывать. Без высшего-то образования, мне получше не устроиться…
– Да, – менторским тоном начал Чед, – В Данкелбурге всегда с работой были проблемы. Когда ещё и завод «Хентиаменти Корпорэйшн» закрылся, то совсем беда стала. Все, кому не нашлось рабочего места, пошли в проститутки, сутенёры, наркоторговцы и преступники… Мне тоже пришлось… А я ведь бригадиром был…
– Сочувствую…
– Сомневаюсь, Йохан… Сомневаюсь, что ты мне сочувствуешь. Скорее ты меня ненавидишь… ненавидишь за то, что я пошёл в банду, стал работать со взрывчаткой, а теперь сижу и угрожаю тебе большим-большим взрывом. Не так ли?
Сложная ситуация… С одной стороны, признавшись, я могу его разозлить, с другой, я его тоже разозлю, если буду врать… Как ответить?
– Можно и так сказать…
– Вот видишь, Йохан! Ты ни разу не был в моей шкуре, так что думаешь, что быть преступником – это плохо. Ты не любишь преступников. Ты не хочешь иметь с ними дела. Ведь так?
– Да, так, – утвердительно кивнул я и непреднамеренно взглянул в глаза Чеду.
