сия, полученная якобы непосредственно из первоисточника, от самой Черноты, оставалась лишь толкованием факта, пускай и «авторским».
Штрих не верил Зоне. Никогда не верил. Раньше не и тем более сейчас — не.
Несмотря на то что со всей ответственностью включился в процесс воспитания, когда стал одним из посвященных в секреты ловчих. Хотя в тот период он всё ещё колебался, стоит ли бегать по Зоне за ответами. Сомневался, там ли ищет. Засыпал и просыпался с мыслью: где же искать тайну происхождения смертоносной аномальности, внутри неё самой или всё-таки за её пределами?!
Именно это сомнение в итоге привело к тому, что он, возможно, единственный ловчий, который остался. Он не присоединился к исходу коллег, предчувствовавших нечто подобное тотальному закрытию. И никуда не ушёл, оставался в Черноте в тот день, когда она отгородилась непробиваемыми стенами и послала весь белый свет куда подальше.
Хотя выглядело то марево, возникшее словно из ниоткуда, совсем не как стена. Скорее как дымчатая завеса, поднявшаяся до небес. А если и стена, то исполненная из тумана. Лениво клубящегося, сизого такого, точнее, неопределённо-серого. Марево любимого цвета Зоны, частенько окрашивающей свой внутренний мир в тона мрачно-серой зыбкости. Ведь настоящая чернота лишь в самом эпицентре Черноты преобладает... Тот непрошибаемый барьер точно был серым, цвета компромисса между белым и чёрным. Туман, скрывший будущее, врезался в память глубже некуда.
Потому что эта серость начала сгущаться. Наступать, двигаться от краёв к центру. Пропитывать всю Зону, поглощать внутреннее пространство волглым, душным мороком. Будто вопреки привычной последовательности, вначале выросла твёрдая ореховая скорлупа, а затем внутри неё начала образовываться мякоть ореха. Неудивительно! Когда это Зона подчинялась законам нормальной природы.
Тот серый будущий армагеддон Штрих видел недолго, но ему хватило, чтобы со всей ясностью осознать: пора рвать когти. Внутри этого тумана он жить не будет. Лучше уж сдохнуть, если оказался настолько сумасшедшим, что не убрался подальше вместе со всеми умными людьми, почуявшими скорое приближение конца. Он ведь тоже чуял, чуял, но к исходу людей не присоединился. Какой же чёртов исследователь добровольно откажется быть непосредственным участником события!..
Однако не сдох, бродяга. Отыскал выход. Не зря остался внутри. Кто ж ещё теперь, как не он, Штрих, упорно крался бы по следу всё дальше и дальше? За этой коварной Зоной глаз да глаз нужен...
Но привал пора заканчивать. Достаточно на сегодня воспоминаний. Снова пора в ходку.
Торчать в одной точке, изнывая от ожидания, вредно для здоровья. Не будешь же скрежетать зубами от бессилия, забившись в нору!
— Тот или то, за кем я иду, покинул... или покинуло Чёрный Край. Я чую, его здесь нет, — по выработавшейся привычке вслух подумал Штрих. — Вот прямо сейчас его в Зоне нет. Оно ушло на... да, точно, в северном направлении. Дату я определил правильно, уже хорошо научился это делать. Я нахожусь на самом верхнем пределе периода времени, доступного мне, хроносталкеру. В том самом незабываемом дне. В завтрашний день мне ходу уже нет...
Да, прямо сейчас он-сталкер где-то там обомлел и вытаращенными глазами пялится на морок, наползающий от серой стены, вздыбленной до небес. Он-хроносталкер не опоздал и не явился рано. Цели просто нет в Черноте. Ни в Зоне, ни в Предзонье. И вынудило цель покинуть аномальность Чёрного Края наверняка нечто запредельно важное. Но почему и зачем, ему не узнать. Увольнительных за пределы темницы узнику не положено, и в самоволку не сбежишь.
Штрих криво, невесело улыбнулся. Безотказное чувство цели, именно оно в короткий срок позволило ему стать ловчим, одним из лучших. И в каком-то смысле продолжать быть ловчим, несмотря на изменившиеся реалии. Только вот цель у него осталась од-на-единственная. Зато какая!
— Но кто же он такой?! Или всё-таки оно...
Даже сейчас, ещё не владея конкретной информацией, упорный преследователь был уверен, что не ошибся. Пока лишь строя предположения о намерениях цели, он поверил, что наконец-то ухватился за кончик правильной нити. Той, которая приведёт его к главному ответу. Если долго мучиться, что-то да получится.
Штрих подхватил свою нелёгкую ношу, вскинул рюкзак на плечо, а на другое пристроил свою убойную кордовскую «десятку». Выбрался из пещерки, которая вызвала в нём тяжёлый приступ воспоминаний о том, что было, но прошло. Именно здесь, в этой укромной «схованке», у будущего Штриха состоялся когда-то судьбоносный разговор с первым напарником. Человеком, который посвятил его в члены тайного «рыцарского» ордена людей, которые честно пытались поверить Зоне, понять её и договориться с ней.
Только бы не довелось повстречаться с кем-нибудь из них, сойтись на узких зонных тропах. Разойтись не удастся. Не он один из обитающих в Зоне способен чуять аномальные свойства других людей...
3
В отсутствие напарника ей, по большому счёту, ничего иного не оставалось, как совершать обходы своего цветущего сада. Термин «прогулка» в данном случае был неточным. Подобное слово предназначалось для двоих, на ходу обменивающихся впечатлениями и мыслями. В одиночку же по саду она не гуляла. Именно обходила его. Всё как положено. Открывала дверь, ступала на крыльцо, опускалась по ступенькам, становилась босыми ногами в густую, высокую траву и отправлялась в неторопливую инспекционную ходку.
Это было несложно. «Спящий режим» настолько замедлил все внутренние процессы, что ощущать себя обычным человеком она могла, практически не напрягаясь. Да и напрягаться не особенно полезно, большая часть уцелевшей, накопленной ранее энергии расходуется на обеспечение пассивной защиты от вторжений других. Немало сил также отнимает вынужденное садоводство. Она в ответе за тех, кто остался внутри.
Утренняя роса приятно холодила ступни и щиколотки. Хозяйке сада очень нравилось это ощущение, поэтому для неё никаких тропинок в саду не существовало. Трава росла повсюду, где она проходила. Зелёная, зелёная трава, всегда сочная, свежая... В пространстве между деревьями и кустами хватало протоптанных «стёжек», но ходили по ним обитатели сада, точнее, его жители. Тропа, дорожка или просто след в примятой траве возникали как траектории следования, как пунктиры, обозначающие маршруты перемещений.
Она совершенно не ограничивала свободу их передвижений, зачем... Всё равно каждый садовый житель рано или поздно, походив-походив между другими растениями, возвращался к своему личному цветущему дереву. Становился, укладывался или садился под него, и свежие лепестки осыпались разноцветным дождиком.
