него горевших обоев по краям проявившейся дверцы тайного сейфа, укрытого двойным сигилем: от людских глаз, от чародейских, еще и под охраной зверя. Если бы сигиец не видел и не чувствовал саму магию, а только внешнее ее проявление, излишне привлекая внимание, то уже ушел бы.
Он задавил тлеющий огонек рукавом плаща, сдул искры и провел пальцами по гладкой дверце. Никаких ручек предусмотрено не было. Замочная скважина или кодовый замок отсутствовали тоже. Видимо, дверца открывалась словом-активатором, но сама была не магической.
Сигиец легко махнул рукой. Дверца поддалась, но открылась не полностью. Он вставил лезвие меча в узкий проем и поддел ее рычагом.
За дверцей было небольшая камера. Сигиец запустил в нее руку и нашарил несколько папок. Достал их все и вернулся к столу.
В первой папке были бесконечные столбцы цифр из тайной бухгалтерии. Сигийца они заинтересовали несильно, прежде всего потому, что были зашифрованы. Во второй были подшиты письма от деловых партнеров, в основном, с просьбами о личной встрече или уведомления о полученных переводах, подписанных договорах и так далее. Одно письмо было любовным, все еще слабо пахло дорогими женскими духами.
В третьей папке хранились списки проведенных и предстоящих встреч. Сигиец быстро пробежался по ним глазами. Большинство имен ему были неизвестны. Кое-какие имелись в памяти Артура ван Геера, однако никаких общих дел ван Геер с ними не имел и не планировал. К кругу знакомств, которые могли бы привести к Машиаху, не относились.
В последней, четвертой, папке тоже были письма. Личная переписка. Однако сигиец почувствовал, что это не так, даже не взяв их в руки — от бумаги разило колдовством.
Он изменил зрение, и в глаза ударили яркие радужные переливы, раскрывая истинные сообщения. Тоже зашифрованные.
Сигиец пролистал их все и дернул щекой. Шифр знали только два человека. Одним из них являлся некто, подписывающийся «Кристен М.» или «А. Х.» или любыми иными вряд ли что-то значащими инициалами и именами. Второй лежал на полу собственного кабинета с пулей в сердце.
Сигиец забрал все четыре папки.
И вышел, закрыв за собой дверь.
* * *
Тело Вальдера Ратшафта первым обнаружил его секретарь, Виллем Отфордер. Прождав хэрра Ратшафта до полуночи, он все-таки вернулся в отделение компании «Вюрт Гевюрце» и, найдя при входе двух охранников оглушенными и связанными, поднялся на третий этаж, где располагался кабинет владельца. Убитый хэрр Ратшафт поверг его в ужас, однако Виллем не растерялся и отправился на поиски ночного патруля на Имперском проспекте.
Прибывшие на место убийства полицейские привели охрану в чувство и допросили, но не добились никаких четких и ясных показаний. Охранники путались и не смогли описать убийцу, ссылаясь на то, что все произошло в полутьме и слишком быстро. Единственное, в чем их показания сходились, — в том, что при нападении гасли фонари.
Через час к отделению «Вюрт Гевюрце» подъехала карета и увезла охранников и Виллема Отфордера на допрос. На рассвете об убийстве узнал начальник анрийской жандармерии, а в девятом часу утра — лично Шталендхэрр генерал-губернатор Альбрехт фон Крихерай.
Убийство обещало быть громким, а следствие — особо тщательным.
В одном лишь покойный хэрр Вальдер Ратшафт ошибся: в газетах так и не написали, что он стал очередной жертвой Анрийского призрака.
Через полчаса гости собрались на балконе Третьей башни в томительном ожидании. Свежий воздух ночной столицы несколько отрезвил головы и привнес ясность мыслей. Светские гости возбужденно переговаривались. Они не могли поверить, что господа магистры так скоры на расправу. Даже заправские дуэлянты, обожающие пускать соперникам кровь по любому поводу, и те соблюдали видимость приличий и давали друг другу время, чтобы остыть и не совершить необдуманных поступков сгоряча. Или же хотя бы составить завещание. Дуэли назначались на утро, на следующий день, в воскресенье после утренней мессы, в конце концов. Но чтобы два высокопоставленных магистра, близкие родственники, сцепились посреди банкета, да еще и устроили из этого представление…
Чародеи улыбались и сыпали остротами, объясняли не особо сведущим и далеким от чародейских страстей гостям, что ничего страшного не произошло. Чародеи, говорили они, настоящие, прирожденные чародеи арта гораздо крепче обычных людей. Таковы особенности анатомии их тел. Арт — очень грозная и страшная сила, которую способен удержать в себе только крепчайший сосуд. Только прошедший безжалостный естественный отбор и строгое, тяжелое обучение чародей становится магистром Ложи. Поэтому настоящих чародеев так мало, а в последнее время — еще меньше. Природа безжалостна и бессистемна, ей нет дела до тех несчастных, которых она наделяет силой арта. Поэтому нередко случается так, что арт убивает своего носителя, едва пробудившись. Иным выжигает рассудок, а иных — превращает в страшных безумцев, о которых ходит так много слухов. Но подобные случаи редки. Все-таки слабое и не приспособленное тело просто разрушается без последствий для окружающих. Ну а безумцы… безумцы благополучно пойманы и заточены в темные и сырые подвалы Турма. Мы иногда навещаем их. Например, когда нужно составить очередной закон или внести поправки в Кодекс Ложи.
Поэтому нет причин для беспокойства. Что такое для чародея укол шпаги, когда внутри него бушует ярость первозданного элемента? Вы когда-нибудь слышали, чтобы чародей пал от ножа в подворотне? Пожалуй, единственный верный способ убить нас простым оружием — отсечь голову. Но нужно очень постараться, чтобы настоящий чародей подставил ее и какое-то время не двигался. Чародеи дорожат своей головой и с радостью обменяют ее на руку, а то и обе. Ведь руку в отличие от головы всегда может восстановить мастер-артефактор. Лет пятьдесят назад жил один магистр, запамятовал его имя, к сожалению. Так вот его тело почти полностью состояло из протезов, и даже голова на треть. Помешало ли ему это жить полноценной жизнью и почти ни в чем себе не отказывать? Отнюдь. Он прожил до ста тридцати четырех лет, и прожил бы еще столько же, если бы не один неловкий и досадный несчастный случай во время практики со студентками. О нет, не подумайте, ничего предосудительного. Он просто неверно рассчитал эффект одного заклятья на кюиврскую сталь.
На самом деле, примо антистес спас своего вспыльчивого племянника и оказал ему огромную услугу. Магистр фон Хаупен эксцентричен, но гораздо рассудительнее, чем кажется. Если бы он решил вынести это дело на суд Ложи и Собрания, магистр адъютор в лучшем случае лишился бы должности и выехал бы в ссылку на неопределенный срок. Конечно же, это называется не ссылка, а назначение главой провинциального Arcanum Dominium. Ну, вы же понимаете, барон Эркриге. Буквально в прошлом месяце Его Величество подвергли опале фельдмаршала Беренхолля за поражение под Вьюпором и отправили в ссылку… ну то есть в имение под Боденом обдумывать тактические ошибки.
Так что дядя и племянник разомнут кости, поупражняются в фехтовании, покажут гостям пару новых приемов, отделаются парой ссадин и порезов, которые к вечеру уже затянутся. А потом примирятся и обо всем забудут. Мы же вернемся к недопитому «Sang Vierge» тысяча пятьсот девяносто девятого и продолжим этот скучный вечер.
Гости обступили готовящихся дуэлянтов полукругом — окружить полностью не позволял неглубокий прямоугольный бассейн с барельефами на античный манер. Фонтан на краю был выполнен в виде голой нимфы, пытающейся ускользнуть от козлоного домогателя, но при этом не забывающей лить из кувшина весело журчащую струйку воды.
Чопорные слуги сновали с подносами и подносили публике вина, шампанское и закуски.
Сама дуэль обещала развернуться на Оке Натаса, выложенном этельской плиткой посреди балкона. Дуэлянты стояли друг напротив друга, переговариваясь с секундантами. У Пауля фон Хаупена их оказалось раз в пять больше.
На соперниках остались только туфли, брюки и рубашки. Манфред закатал рукава до локтей, показывая публике узоры витиеватых татуировок, спускающихся к запястьям. На правой руке узор был белым, на левой — темно-синим. В толпе тут же нашелся кто-то, кто объяснил несведущей спутнице с пушистыми ресницами и приоткрытым ротиком назначение знаков на теле чародея, усиливающих арт. У многих чародеев они есть. Да, у меня в том числе. Да, когда-нибудь фройлян их увидит. Нет, не сейчас, фройлян.
Лицо Манфреда, как и прежде, выражало беззаботную
