— Вижу, ты приглянулся моей дочери. Вон она глаз с тебя не сводит. Оставайся. Поработаешь у меня, как положено, а там и женой ее объявишь. Я для нее ничего не пожалею.
Ниун покачал головой:
— У тебя очень красивая дочь. Но я должен идти дальше. Мои предки были кузнецами. И мне долг велит перенять их дело. Не уговаривай. Я уже все для себя решил.
Плотник тяжело вздохнул и положил широкую ладонь на руку Ниуна:
— Что ж, как ни жаль мне, неволить не буду. Но знай: я твой должник. Ты всегда самый желанный гость в моем доме.
Он поднял красивую резную чашу, одним глотком осушил ее и повернулся к гостям:
— Пора и честь знать. Люди устали с дороги. А завтра им снова в путь. Пусть отдыхают.
Ясным тихим утром Ниун, Релан, Санта и Маев покинули гостеприимное селение. Их дорожные мешки были наполнены всевозможными припасами, приготовленными умелыми добрыми руками матери Ланги. Она тоже понимала, какие чувства переполняют дочь, но накопленная с годами житейская мудрость не позволила женщине вмешиваться. Она лишь обняла путников на прощание и сказала:
— Пусть Светлые Боги сопровождают вас в пути. А мы всегда будем рады, если вы решите навестить вас.
Ланга в этот день проснулась на рассвете и вышла проводить гостей до берега озера. По покрасневшим глазам девушки даже не очень наблюдательный человек мог понять, что ночь она провела беспокойную, но, стараясь не выдать своего волнения, Ланга лишь проговорила:
— Доброго вам пути, — и, помолчав, обернулась к Ниуну и добавила: — Твоя избранница будет самой счастливой женщиной на свете. Ты настоящий мужчина.
Затем она резко повернулась и быстро пошла к дому, расправив плечи и высоко неся гордую голову.
Какое-то время все молчали, пока тишину не нарушил Релан:
— Ниун, мы с Сантой решили не идти в ее деревню. Родных у нее нет, никого ее не ждет, добра она нажить не успела, так что забирать из дома ничего. Мы отправимся прямо ко мне. А ты, как я уже говорил, и один сможешь проводить Маев.
— Правильно решили, — отозвался Ниун. — Санта и так натерпелась всякого, пусть поскорее окажется среди родных. Будьте счастливы. И пусть у вас будет много детей, здоровых, румяных, веселых.
Маев шагнула к подруге, обняла ее и даже слегка всплакнула.
— Не знаю, — сказала она, — Увидимся ли мы еще когда-нибудь, но я всегда тебя буду помнить.
Наговорив друг другу еще много хороших и ничего не значивших при прощании слов, путники разделились: двое отправились на север, а двое - на юг. Когда Релан с Сантой скрылись из виду, Ниун спросил у Маев.
— Далеко ли до твоего дома?
— Если поторопимся, к концу третьего дня дойдем.
Ниуну очень не хотелось торопиться, он бы так шел и шел с любимой девушкой, не считая дни, не измеряя расстояния. Видеть ее, чувствовать легкое дыхание, изредка как бы случайно касаться тонкой руки - это значило для него жить. Но, будь прокляты все демоны вместе взятые, не мог он жениться на ней, не мог предать память отца и отказаться от своей мечты! Как только он отведет девушку домой, он снова возобновит поиски и рано или поздно добьется своего. Но как ему жить дальше без этих серых глаз? В душе Ниуна бушевала буря, мешавшая ему говорить, и он шел молча, тяжело ступая по влажной земле, сминая пробивавшуюся к солнцу траву, не замечая ни синего неба, ни легкого ветерка, даже слегка согнувшись под тяжестью своих невеселых дум.
Маев тоже молчала, но не потому, что боялась нарушить размышления своего спутника. ЕЙ тоже было о чем подумать. С первого взгляда на Ниуна она поняла, что именно его ждала всю свою еще недолгую жизнь, что это он являлся ей в беспокойных девичьих снах, что за ним она согласилась бы пойти на край света. Но он не знав с собой, а гордость не позволяла ей задавать вопросы. И еще у нее была одна тайна, которую Маев боялся выдать. Сказав, что она единственная дочь своего отца, девушка умолчала о том, что ее отец - именно тот мастер, который так нужен Ниуну, кузнец. Он с удовольствием взял бы в ученики мужа дочери и передал бы ему дело. Но напроситься в жены, стать желанной только из-за ремесла отца - от одной мысли об этом Маев начинала бить дрожь отвращения. Она никогда не станет торговать собой, даже если потом всю жизнь ей придется провести, страдая от того, что рядом нет единственного человека, за которого она согласилась бы умереть.
Так и шли они рядом, молчавшие каждый о своем, и ни один не догадывался, что стоит лишь выговориться, снять тяжесть с души — и беда отступит, боль утихнет, станет легко дышать и жизнь снова покажется прекрасной. Но ни Ниун, ни Маев ни за что не согласились бы поступиться гордостью и честью.
— Ты не устала? — заговорил наконец Ниун, когда день уже начал близиться к концу. — Не пора ли подумать о привале?
Девушка была сильной и могла бы еще идти и идти, но ей очень хотелось оттянуть возвращение домой, и поэтому она с готовностью заявила:
— О, я с удовольствием отдохнула бы.
Потом они долго сидели у костра, задумчиво глядя, как пляшет огонь, и стараясь не смотреть друг на друга.
...Как ты прекрасна, любимая. Я отдал бы жизнь за то, чтобы обнять тебя, уткнуться лицом в твои пушистые волосы, вдыхать их запах. Как мы могли бы быть счастливы с тобой. Ты будила бы меня по утрам, нежно прикасаясь губами к щеке. Я защищал бы тебя от всего мира. У нас были бы красивые и добрые дети. Как ты прекрасна, чудесная. Я носил бы тебя на руках. Как недоступна ты, мечта моя...
...Какие у тебя сильные руки, любимый. Я, наверное, всю жизнь провела бы в твоих объятиях. Как мне хочется коснуться тебя, прижаться к твоей широкой груди и захлебнуться от восторга и счастья. А какие бы у нас были дети! Как близко - стоит лишь протянуть руку, как далеко, как непоправимо далеко ты от меня, жизнь моя и беда моя...
Они отводили друг от друга глаза, а в душе каждого кричало, смеялось, пело и плакало великое чувство, на котором строится жизнь, без которого человек не может зваться человеком. Потом они лежали по разные стороны костра, глядя в звездное небо, и делали вид, что спят, но сон, который мог бы принести хоть недолгое облегчение, не шел к ним.
Встав на рассвете, они тронулись в путь, медленно передвигая ноги, ставшие вдруг невероятно тяжелыми, ибо каждый шаг приближал их расставание, после которого жизнь для обоих потеряет всякий смысл. Они обменивались лишь короткими, ничего не значившими фразами, когда это было необходимо: каждый раз опасаясь, чтобы вдруг дрогнувший голос выдаст их.
Когда рядом шли спутники, и Ниуну, и Маев, было гораздо легче прятать свои чувства, и сейчас оба догадывались, что происходит в их душах, но упорно молчали, готовые расстаться с жизнь, но не поступиться гордостью.
