— А кто тебе сказал, что я собираюсь навсегда поселиться в Вендии? — Он намотал прядь ее блестящих волос да палец и слегка потянул к себе, заставив девушку ойкнуть.
— Ну как же, — сказала она, отстраняясь, — не затем же ты пустился в опасное путешествие за Плодом Желаний, чтобы продать его на рынке. Ты принесешь его в сверкающий, подобный застывшей морской пене дворец Деви и положишь трофей у ног возлюбленной. Так всегда делают, когда хотят завоевать любовь красавицы.
Ее слова заставили киммерийца погрузиться в размышления. Он и сам до конца не мог понять, почему тогда ночью, в огромной спальне властительницы Вендии дал слово доставить ей Золотой Плод. Первую часть своей миссии он выполнил: тяжелый орех лежал в сумке. Если верить бывшей анупре, прикоснувшись к вей и сделав ее женщиной, он „разобрал“ нити богов и освободился от необходимости охранять пожелайдерево. Это нужно было еще проверить, но Конан почему-то счел, что так оно и есть. А значит, он обладал двумя сокровищами, за которые многие позволили бы отсечь себе руку: свободой и возможностью исполнить любую свою прихоть.
Ну, может быть, не любую, все-таки кальпаврикша сильно усохла с тех времен, когда заслоняла листьями солнце для целого княжества, да и корни ее изрядно подгнили. Но, если съесть орех, можно нажелать себе золота, а там уж посмотреть, на что его хватит: на оплату армии наемников, чтобы идти к стенам вендийской столицы и сразиться с Деви, как он когда-то ей обещал, или только на то, чтобы нанять верблюдов и отправиться через пустыни и степи к берегам моря Вилайет и дальше — в Коф.
И все же он намеревался вернуться в Айодхью и вручить плод Жазмине. Заключив, что причиной тому является его впитанное с молоком матери недоверие к любому волшебству и магии (варвар крепко усвоил, что за всякое исполненное при помощи чар желание рано или поздно приходится платить дорогую цену), киммериец привлек к себе юную вендийку и тихо заговорил:
— Люблю ли я Жаэмину? До сих пор лишь одна женщина удерживала мое сердце долее двух седьмиц. Она была атаманшей черных корсаров на корабле „Тигрица“. Имя ее, имя королевы пиратов Белит, наводило ужас от Зингары до Куша. Она погибла, но вернулась с Серых Равнин, чтобы помочь мне в смертельной опасности. Думаю, ее сердце было связано с моим тем, что ты называешь „нитями богов“. Когда Белит окончательно исчезла из нашего мира, в моей груди поселился холод. У меня было много женщин, но они заставляли сгорать лишь мое тело, а не душу. Жазмина была моей пленницей, я похитил ее, чтобы обменять на вождей афгулов. Я не прикоснулся к ней, а когда она попала в лапы Черных Колдунов, проник в их замок и вызволил Деви. Она отплатила мне добром: помогла разбить войско туранцев, напавшее на моих людей. Афгулы поначалу сочли, что я предал их, так как вожди по роковому стечению обстоятельств погибли. Но я вернул их доверие своим мечом. Когда мы прощались с Деви, колдун, принявший облик ястреба, упал на нее с неба, но я убил его. Повелительница Вендии сочла себя моей должницей, и мы договорились, что встретимся на берегу Юмды, каждый во главе своего войска…
— Странные истории ты рассказываешь! — воскликнула Ка Фрей. — Вы помогли друг другу, а потом решили затеять сражение? Почему?
— Тебе это трудно понять, — сказал Конан, наблюдая за алыми нитями облаков в закатном небе. — Жазмина — властительница великой страны, я же считал себя в то время повелителем Гимелийских гор, а повелителю не пристало одерживать победы как простому разбойнику. Я тешил себя надеждой объединить горские племена и афгулов, чтобы завоевать себе державу. Этим планам не суждено было осуществиться: некий Безликий Пророк встал у меня на пути. Я победил, но лишился своего войска. И тогда я отправился в Айодхью один, проник ночью во дворец Деви и предстал перед ней…
— И что же?.. — прошептала девушка.
Конан хотел промолчать, но что-то заставило его говорить дальше.
— Жазмина смеялась. Да, клянусь демонами преисподней, она смеялась! Она была довольна, что теперь я ее пленник. Узник ее женских чар. Кром! Я стоял возле шелкового ложа со своим тяжелым мечом за плечами, и никого не было в спальне — ни слуг, ни телохранителей. Я мог убить ее одним движением. А она смеялась. Она знала зачем я пришел. Чтобы сдаться… — Киммериец резко сел и оттолкнул вендийку, жалея уже, что так разоткровенничался.
— Если бы я овладел ею тогда, все было бы кончено, — сказал он, сжимая кулаки, — для меня, по крайней мере…
Любовь Деви — это цепи потяжелей тюремных. Я хотел властвовать, а не сдаваться на милость победителя. Ты права: я решил завоевать Жазмину если не на поле брани, то делом, которое по плечу лишь мне одному. Поэтому согласился отправиться за Золотым Плодим.
Девушка вдруг приникла к нему и крепко обняла за шею.
— Как это прекрасно! — жарко зашептала она. — Лакшми ликует в небесных чертогах! Вернемся в Айодхью, господин мой, и подвиг твой будет вознагражден щедрой рукой прекраснейшей из женщин. Ты станешь Мехараджубом, самым великодушным и храбрым из всех, властвовавших над Вендией со времен Великого Потопа!
— Что-то не понимаю, — пробурчал варвар, — ты готова поделиться мною с Жазминой?
— Конечно! — Ка Фрей резво вскочила на ноги и потянула его за собой. — Кто я и кто она! Прекраснейшая, мудрейшая, совершеннейшая из дочерей земных, рожденных по воле лучезарного Индры! Ты достоин Деви, о храбрейший из кшатриев, ты вправе получить плод еще более удивительный, чем тот, что лежит в твоей сумке! О Жазмина, светлейшая звезда на хрустальном куполе небес! Я буду любить ее, как сестру. И поверь, Ка Фрей не настолько горда, чтобы не довольствоваться ролью второй жены!
Несколько ошарашенный таким поворотом, Конан поднялся, а юная вендийка, ухватив его за палец, легкой походкой двинулась вниз по косогору, не переставая говорить.
— Жить во дворце, среди ажурных решеток и журчащих фонтанов, — щебетала она, — могла ли я мечтать о таком, я, анупра, принужденная носить отвратительную маску! Нет, Таттара-Рабуга передал мои мольбы более могущественным богам! Они послали мне не только избавление от позора, но и радость подняться сразу в высшую касту. Как мечтала я о счастье наслаждаться роскошью и вкусной пищей, внимать сладчайшей музыке и пристойным речам, пользоваться уважением и преклонением окружающих — о сны, сны! Вы осуществились наконец! Дай припасть к ланитам твоим, супруг мой небесный!
И она снова обнимала варвара, покрывая его лицо жаркими поцелуями.
Идя вслед за тараторившей юницей через заросшую папоротниками поляну, Конан чувствовал себя малым ребенком, которого ведут, чтобы наградить сладостями за хорошее поведение. Варвар шагал молча, наблюдая, как то появляется, то исчезает среди мясистых листьев головка девушки, и про себя усмехался. Бывало, его женщины считали, что поймали в свои сети крупную рыбу, да рыбешка-то оказывалась зубастой и всякий раз, прокусив невод, уходила обратно в море. Глупышке Ка еще предстояло убедиться, что рыбарь из нее никудышный. Но поначалу следовало посмотреть, исчезли ли невидимые „нити богов“.
