В его словах не чувствовалось даже особой ненависти, да и в самом деле, – можно ли всерьез ненавидеть клещей? Было некое превосходство, даже нет, не превосходство – искренняя вера, знание чего-то, им недоступного изначально, того, что делало их, его судей, заведомо ниже его. Да он словно сочувствовал им! «Тебе не понять…»
А как он все это говорит – прямо как проповедь в церкви читает.
Предположим даже, что этот мужик просто повторяет сейчас услышанное от этой таинственной предводительницы; самому ему, конечно, до всего этого не додуматься. Но тогда дело еще хуже, чем казалось ему вначале: всего за несколько дней внушить такую веру!
– «Ничего не получится, Дьявол с ними со всеми!» – подумал бальи, ощутив навалившуюся невесть откуда усталость.
– Сын мой, – отец Жорж решил, что раз светская власть пасует, то самое время вступить в дело духовной. Подумай о том, что ты совершаешь великий грех, – наставительно начал он. Этот мир устроен так, как того хочет Господь, коего ты здесь всуе поминал. Промысел божий не всем понятен. Есть три сословия – кормящие, молящиеся и обороняющие их вооруженной рукой. Бог возложил на каждое из них свой крест: на людей духовного сана молиться за мир и отпускать грехи; рыцарству сражаться за веру и королевство; простым людям– трудом своим кормить их. Да простит меня Бог, но то же самое мы увидим даже и у сарацинов, и у язычников до рождества Христова.
– Сын мой, подумай, – эта жизнь только краткий миг пред жизнью вечной, – аббат давно уже не был столь красноречив, пожалуй, то была одна из лучших его проповедей за последнее время. Грехи, которыми ты отяготил свою душу, могут быть прощены. Ты говорил о силе, коей будто бы обладает ваша предводительница. Но если и так, сила эта не от Господа нашего, а от Сатаны ибо…
Закончить свою мысль настоятелю не удалось
– А таких как ты, церковный боров, надо приканчивать первыми! – заорал, стараясь изо всех сил высвободиться из своих пут, бунтовщик. Всех до единого, всю вашу породу!! – Именно вы хуже всех, – вы обманываете людей, вы губите ложной верой их души, заставляете их покорятся насильникам! – Морис Дубле бешено извивался, повиснув на руках двух дюжих солдат. Он тщетно пытался дотянуться до замершего в испуге приора, воздевшего руку для крестного знамения. Побагровевший барон тянул меч из ножен.
Несколько секунд бальи пребывал в напряженных раздумьях. Нет, ничего не выйдет. Жаль.
– Морис Дубле, – произнес он, – Властью данной мне государем нашим, королем франков Карлом, приговариваю тебя, как злодея короны и бунтовщика, к повешению. Ты будешь казнен через час. Если желаешь, то я распоряжусь, чтобы прислали священника.
– Спасибо, не надо, – отрывисто бросил узник. Я уже приготовился к смерти, – лицо его было на удивление спокойно.
Де Камдье явственно почувствовал – это не пустая бравада. Он действительно не страшился смерти и был готов к ней. На мгновение бальи почувствовал что-то похожее на уважение к этому крестьянину.
Повернувшись, бальи молча направился к двери. За ним потянулись остальные. Последним вышел приор, в полной прострации повторявший полушепотом: – Ересь и колдовство… Ересь и колдовство…
– И чего ты, дружище Антуан, выслушивал так долго, как этот выб…к, мелет своим поганым языком черте что? – спросил барон, когда за ними закрылась дверь кабинета бальи. А надо же, как они ее называют – Све-етлая Дева! – ты подумай! Хорошо бы проверить: какая-такая она дева! Роже загоготал.
– Я подумал, – ответил бальи, подавляя в себе раздражение, – что если эту чертовку, которую они поставили над собой, прикончить, то вся шайка разбежится в три дня. Есть у меня на примете ловкий человек. Хоть и старый уже, а из арбалета на четырех сотнях шагов оленю в голову попадет…
– Это Гасконец, что ли?
Бальи кивнул в знак согласия
– Знаю, как же. Веревка по этому браконьеру плачет!
– Я и прикинул: проведи его этот Дубле к лагерю мятежников, и дело сделано.
– Ишь ты! Неплохо придумано, поцелуй сам себя в зад! Так за чем же дело стало? Надо было пытать его, пока не согласился бы, и все тут.
Де Камдье махнул рукой.
– Он бы орал на дыбе хвалу своей деве и обзывал при этом нас по всякому. А если бы и сломался, так только когда уже стал бы не годен ни на что. Или, того хуже, на засаду навел. Видывал я таких упертых.
– Хм, – барон подкрутил ус, – А ведь верно: смерд отлично держался. Пожалуй, в другое время я бы взял такого молодца в свое войско; не задумываясь взял бы. А как он на монаха-то! Не иначе, кюре его невесту попортил!
– Значит, повесить его, говоришь? – вдруг совсем другим тоном спросил барон, ухмыльнувшись в ответ на утвердительный кивок. А ведь, как ни крути, он мой пленник. Нехорошо распоряжаться чужой добычей. Барон высунулся в окно:
– Эй, там! Позвать ко мне Большого Эктора!
Вошел громадный, почти упирающийся макушкой в потолок, звероватого вида громила – конюший барона.
– Вот что, Эктор; возьми в подвале того вонючего козла, которого мы привезли, и вздерни его на площади. Можешь взять кого-нибудь в помощь.
– Справлюсь и сам, господин, – не изменившись в лице, ответил Большой Эктор и вышел прочь, по-медвежьи переваливаясь. Пожалуй, столь же спокойно он выслушал бы приказ повесить хоть даже и самого бальи.
– Слушай, дружище, а чего ты мрачный такой? – спросил де Боле. Не изволь беспокоиться: неделя, ну две, и приволоку я тебе эту светлую девку на аркане. Мои людишки уже расползлись по округе и вовсю ее ищут. Ха! Только имей в виду – сразу я ее тебе не отдам; я, знаешь, люблю норовистых мужичек. Когда она под тобой как дикая кошка бьется… – барон мечтательно вздохнул. – Да хватит киснуть! Эка невидаль – да сколько этих бунтов было, хоть и на нашей памяти.
– Мне кажется, все не так просто, – произнес де Камдье. – Определенно творится что-то неладное. Повидал я не один бунт, и не разу не было ничего похожего.
– Чего ничего? Бунт, он и есть бунт. Что баба во главе? – так бывало уже такое. И в Италии, да и у наших буколов.[9] Сам-то я еще не видел, мал был, но папаша мой порассказал, как он этих бешеных девок дюжинами по деревьям развешивал. А лет восемь назад, помню, в Оверни тоже объявился один такой. Говорил, что послан самим Михаилом – Архангелом повести праведных на битву с Антихристом. К нему даже один рыцарь – не иначе, совсем чокнутый, примкнул. Ну и что? Я со своими четырьмя сотнями его две тысячи разметал – и ворона каркнуть не успела. И накрыли мы его, когда тот собирался улизнуть с пятью тысячами награбленных ливров.
– Нет, тут другое, – повторил бальи, правда, несколько менее уверенно.
– Да что другое?! Объясни!
