— Спасибо, — скромно сказал Гюллир, посмотрев в лицо монаха глазами, превосходившими размером кулак Торина. — Я уже могу им чуть-чуть двигать.
— Ну и чудесно, — заботливо улыбнулся отец Целестин. — Тогда до завтра. Мы пойдём к себе. Не уходи никуда, а то заблудишься…
— Не уйду, — буркнул дракон и с опаской покосился на горы. — Город близко…
Он всё ещё боялся, что драконы из Города возле Имирбьёрга ищут его как убийцу, и чем ближе к обиталищу Нидхёгга подходил отряд, тем больше Гюллир опасался мести. Правда, Локи его успокаивал, говоря, что никому не даст в обиду.
Мимо стоявших возле створок ворот отца Целестина и Видгнира прогрохотали полторы дюжины огромных возов, проехали всадники и несколько боевых валльских колесниц. Обоз спустился с холма, выйдя на дорогу, ведущую к северу, и скрылся из глаз в тени дубового леса. Монах последний раз взглянул на улёгшегося и обвившегося хвостом дракона, да хотел уж идти вслед за Видгниром за частокол, как вдруг его внимание привлекла мелькнувшая в перелеске светлая тень, потом послышался топот копыт, и на дороге, ведущей к Лугдунуму, появился всадник. Рослый серый конь резво рысил к посёлку, а в седле сидел высокий человек в белой одежде друи. Всадник быстро миновал склон холма, остановил коня перед воротами, что-то резко выкрикнув, а затем, когда стража почтительно расступилась, въехал в крепость. Отец Целестин успел хорошо рассмотреть человека — этот друи, в отличие от Огмигеноса, был молод, тёмен волосом и статен. К поясу у него был прицеплен небольшой золотой серп, а шею украшала витая гривна, которая по тщательности отделки и тонкости работы превосходила даже украшение Аудагоса.
Видгнир посмотрел вслед всаднику и обернулся к отцу Целестину.
— Видать, нездешний… — предположил он. — Это друи из Леса Идалир, не иначе. Дальний путь проделал.
Последнее замечание было совершенно правильным. И монах углядел, что лошадь была уставшей, а белые одежды всадника изрядно пропылились.
Возвращаясь в дом Аудагоса, отец Целестин мельком увидел, что молодой друи остановился возле одного из домов и, спешившись, разговаривает с несколькими мужчинами, а когда к ним подошёл старый Огмигенос, раскланялся с ним и увлёк в сторону для разговора. Больше отец Целестин о молодом жреце не вспоминал — какое ему дело до каких-то колдунов-язычников?
Вернувшись в дом рикса, монах улёгся спать, и до утра ничто не обеспокоило его сон, хотя после заката в помещении, где Аудагос устроил гостей, появлялись рабы, убиравшие со стола, а потом и сам вождь зеномов заглянул. Несколько мгновений он постоял в дверях, глядя на спящих чужестранцев, а затем, повернувшись, что-то сказал человеку, стоявшему у него за спиной. Этим человеком был тот самый друи, что приехал в Лугдунум вечером.
Мрачный облачный день только добавлял отцу Целестину дурного настроения. Его лошадка шла позади остальных вадхеймских скакунов, ибо монах не желал ни с кем вступать в разговор и дулся на весь мир, а особенно на Лофта и валльских жрецов.
…Все поднялись от сна, едва забрезжил рассвет, и, плотно перекусив, начали собираться в дорогу. Отец Целестин первым делом обратил внимание на то, что украшавшие жилище Аудагоса черепа исчезли, — Локи объяснил потом, что ни один валл не оставит бесценные трофеи в пустом доме. Так и военный вождь забирал с собой свидетельства своей доблести.
Едва выйдя на утренний холодок, монах углядел, что зеномы собираются в большой круг на обширном свободном пространстве в центре посёлка, и, пока делать было нечего, направился туда, посмотреть, в чём дело. Если бы Локи и Видгнир с Торином не пошли вместе с ним, то всё могло бы плохо кончиться, ибо отец Целестин стал свидетелем премерзкого обряда человеческого жертвоприношения.
К старому друи подвели человека, видимо раба, закованного в ошейник с короткой цепью, и жрец, хрипло напевая какие-то заклятия, поднёс испуганному и дрожащему рабу чашу, наполненную горячим зельем, и заставил выпить. Отец Целестин с лёгким ужасом и недоверием наблюдал, как после этого глаза человека помутнели, утратив даже проблеск мысли, а тело, прежде напряжённое, расслабилось. Помощники Огмигеноса, подхватив раба под руки, быстро запихнули его в приготовленную корзину, сплетённую из прутьев, а затем обложили её соломой и отошли. Друи, продолжая дребезжащим голосом распевать гимны своим богам, взял с деревянного алтаря, установленного посреди площади, связку сухой омелы, воспламенил её от сделанной в виде кабаньей головы кадильницы и бросил пылающие ветки в сложенный жертвенный костёр.
Лофт и Торин едва успели повиснуть на плечах взбеленившегося монаха, и ладонь Локи зажала ему рот, прервав возмущённый вопль. Им пришлось приложить немало усилий, чтобы увести отца Целестина обратно, к дому Аудагоса, выслушав по пути множество заковыристых речений в адрес варваров-валлов и их гнусных обрядов.
— Ещё одно слово, и я наложу на тебя, дурень, заклятие сна! — пригрозил Локи, подтаскивая монаха к лошадям, привязанным у крыльца. — Сам хочешь в такой корзине оказаться? Не тобой этот обычай установлен и не тебе его менять! Зеномы считают, что если не отдать богам дань, то не будет удачи в пути!..
— Ты совершенно прав, — раздался спокойный и серьёзный голос. Никто и не заметил, что молодой друи подошёл сзади и теперь стоял всего в двух шагах. Тёмные глаза смотрели внимательно и изучающе, а на красивом вытянутом лице светилась вежливая улыбка. — Ты, как я вижу, хорошо знаешь обычаи валлов. Моё имя — Альбиорикс, что на вашем наречии значит «царь мира». Привет вам!
Монах яростно посмотрел на жреца и, тихо выругавшись, отвернулся. Много чести — приветствовать одного из этих душегубцев!
— Не пойму, почему тебя, почтенный, так возмутила жертва богу Таранису, — продолжал друи, не смутившись. — Надо полагать, в твоей стране приняты другие обряды? Расскажи мне о них…
Отец Целестин демонстративно отошёл в сторону, предоставив Локи, который тоже взирал на Альбиорикса с подозрением, беседовать с друи самому.
Так получилось, что, когда первый из нескольких отрядов валлов вышел за врата Лугдунума, вадхеймцы оказались в голове длинной колонны, вместе с риксом, двумя друи и самыми знатными воинами дружины. Альбиорикс не отставал от конунга и остальных, но старался не столько расспрашивать новых знакомых, сколько рассказывать сам. Как и все жрецы-друи, он прекрасно владел наречием, на котором говорили ведьмы — то есть норманнским, — и, разумеется, знал, что Локи не является обычным человеком.
По словам Альбиорикса, его послал в Лугдунум Великий Друи — патриарх всех валльских жрецов, чтобы проследить, как племя зеномов будет добираться до Леса Идалир. Он долго рассказывал о самих кущах под сенью Иггдрасиля, о богах, живущих там, отвечал на несмелые вопросы Видгнира, но разговорить Лофта так и не сумел. Монах так и вообще ехал отдельно, оскорблённый в лучших своих чувствах, и больше старался любоваться природой и огромным зелёным столпом Мирового Древа, венчавшим собой равнину.
