Но Келлхус был иным. Он был дверью. Могучими вратами.
«Он пришел спасти нас. Я должен помнить об этом. Я должен цепляться за это!»
Капитан щитоносцев провел Ахкеймиона мимо ряда гвардейцев с каменными лицами, чьи зеленые мундиры украшал выши тый золотом знак Ста Столпов — ряд вертикальных полос поверх длинной косой полосы Бивня. Они вошли в резные двери красного дерева, и Ахкеймион очутился в портике просторного двора. В воздухе веял густой запах цветов.
За колоннадой неподвижно сиял пропитанный солнцем фруктовый сад. Деревья (Ахкеймион подумал, что это какой-то экзотический вид яблонь) сплетали черные стволы под созвездиями распустившихся цветов, и каждый лепесток казался белым лоскутком, омоченным в крови. Над садом огромными каменными стражами возвышались дольмены, темные и необработанные, древнее Киранеи или даже Шайгека. Останки давно обрушенного круга.
Ахкеймион вопросительно посмотрел на капитана Хеорсу и уловил какое-то движение в гуще листьев и цветов. Он обернулся — и увидел ее. Она шла под ветвями вместе с Келлхусом.
Эсменет.
Она говорила, хотя Ахкеймион слышал лишь тень ее прежнего голоса. Она потупила глаза, внимательно рассматривая усыпанную лепестками землю у себя под ногами. Ее улыбка была полна печали и разбивала сердце, словно она с нежной признательностью отвечала на ласковое предложение.
Ахкеймион осознал, что впервые видит их вдвоем. Она словно не принадлежала этому миру, казалась самоуверенной и хрупкой в своем легком бирюзовом киаиском платье, прежде явно принадлежавшем одной из фавориток падираджи. Изящная, темноглазая и смуглая. Ее волосы сверкали, подобно обсидиану на золотых швах ее платья. Как нйльнамешская императрица под руку с куниюрским верховным королем. И на шее, иод самым горлом, у нее висела хора - Безделушка! Слеза Бога, чернее черного.
Она была Эсменет — и не была Эсменет. Женщина легкого поведения исчезла, а всего остального было больше, куда больше, чем рядом с ним. Она была блистательна.
«Я затенял ее,— понял Ахкеймион,— Я — дым, а она... она зеркало».
При виде пророка капитан Хеорса пал на колени лицом вниз. Ахкеймион понял, что делает то же самое, когда уже очутился на земле.
«Где же я умру в следующий раз? — спрашивал он Эсменет в ту ночь, когда она разбила ему сердце.— В Андиаминских Высотах?»
Как же он был глуп!
Он заморгал, прогоняя слезы, сглотнул комок в горле. На миг ему показалось, что весь мир — это весы, и все, что он отдал — а он столько отдал! — не перевесит одной-единственной вещи. Почему он не может получить эту вещь?
Потому что он разрушил бы ее. Точно так же, как разрушил все остальное.
«Я ношу его ребенка».
На миг их глаза встретились. Она подняла руку и тут же опустила ее, словно припомнив свою новую привязанность. Она повернулась к Келлхусу, поцеловала его в щеку, затем удалилась, прикрыв глаза и поджав губы так, что сердце стыло от холода.
Впервые он видел их вместе.
«Так что же будет, когда я умру в следующий раз?»
Келлхус стоял перед одной из яблонь, ласково и выжидающе глядя на него. Он был облачен в белые шелковые ризы, вышитые серым растительным узором. Как всегда, рукоять его странного меча выглядывала из-за левого плеча. Он тоже носил хору, хотя из вежливости прятал ее под одеждой на груди.
— Ты не должен преклонять колени в моем присутствии,— сказал Келлхус, жестом подзывая Ахкеймиона — Ты мой друг, Акка. И навсегда останешься моим другом.
Ахкеймион встал. В ушах шумела кровь. Он посмотрел на тени, где скрылась Эсменет. «Как же это все случилось?»
Когда Ахкеймион впервые встретился с Келлхусом, тот мало чем отличался от бродяги — эдакое занятное приложение к скюльвенду, которого Пройас надеялся использовать в своей борьбе с императором. Но теперь Ахкеймиону казалось, что намеки на сегодняшнее положение проявились сразу. Все удивлялись: почему скюльвенд, да еще из утемотов, жаждет службы у айнрити в Священном воинстве?
— Это из-за меня,— сказал тогда Келлхус.
Он открыл свое имя — Анасуримбор,— и это было лишь началом.
Ахкеймион подошел к нему и ощутил, что высокий рост Келлхуса странным образом пугает его. Всегда ли он был так высок? Улыбнувшись, Келлхус легко повел его под сень деревьев. На солнце темнел один из дольменов, В воздухе деловито жужжали пчелы.
— Как поживает Ксинем? — спросил Келлхус. Ахкеймион сжал губы, сглотнул. Это вопрос почему-то обезоружил его до слез.
— Я... я боюсь за него.
— Ты должен привести его, и поскорее. Мне не хватает наших трапез и споров под звездами. Мне не хватает костра, обжигающего ноги.
И Ахкеймион также легко поддался старому ритму.
— У тебя всегда были слишком длинные ноги. Келлхус рассмеялся. Казалось, он светится вокруг хоры.
— Мне нравятся твои слова.
Ахкеймион усмехнулся, но следы рубцов на запястьях Келлхуса убили зарождающееся веселье. Синяки на его лице. Ссадины. «Они пытали его... убили Серве».
— Да,- сказал Келлхус, печально протягивая руки. Вид у него был почти растерянный.— Если бы все так быстро заживало.
Эти слова вдруг пробудили гнев в душе Ахкеймиона.
— Ты ведь все время видел шпионов Консульта — все время! — и ничего мне не сказал! Почему?
«Почему Эсменет?»
Келлхус поднял брови, вздохнул.
— Время не подошло. Но ты уже сам знаешь.
— Знаю?
Келлхус улыбнулся, поджав губы как обиженный и растерянный человек.
— Теперь ты и твоя школа должны вести переговоры, а прежде могли просто схватить меня. Я скрывал от тебя шпионов-оборотней по той же причине, по какой ты скрывал меня от твоих хозяев.
«Но ведь ты уже знаешь»,— говорили его глаза.
Ахкеймион не смог придумать ответа.
— Ты сказал им,— продолжал Келлхус, шагая между рядами цветущих деревьев.
— Сказал.
— И они согласились с твоим толкованиям?
— Каким толкованием?
— Что я больше, чем просто знамение Второго Армагеддона.
«Больше». Трепет охватил Ахкеймиона — и тело, и душу.
— Они сомневаются.
— Я предполагал, что тебе будет трудно описать меня... ставить их понять.
Ахкеймион какое-то мгновение беспомощно смотрел на него, затем опустил глаза.
— Итак,— проговорил Келлхус,— какие тебе даны указания?
— Сделать вид, что я учу тебя Гнозису. Я сказал им, что иначе ты обратишься к Шпилям. И позаботиться...— Ахкеймион замолк, облизнул губы,— чтобы с тобой ничего не случилось.
Келлхус одновременно улыбнулся и нахмурился — точно как делал Ксинем, пока его не ослепили.
— Значит, теперь ты мой телохранитель?
