Вдруг они все разом загалдели, сделали круг над его головой и полетели по коридору вперед, туда, куда вели его, Конана, путь. Переждав, пока затихнет пронзительный писк, он двинулся дальше, еще внимательней оглядываясь по сторонам и не забывая посматривать на высокий свод, откуда тоже могла свалиться какая-нибудь нечисть.
Вскоре король услышал уже знакомые визгливые крики и хлопанье множества крыльев. Коридор расширился, спуск стал более пологим, впереди замаячили яркие голубые сполохи. Он вышел в огромную пещеру, дальние стены которой с трудом просматривались во мраке. Всю середину пещеры занимало светящееся голубым светом озеро, в которое вливались ручейки из многочисленных ходов, расположенных вокруг. Все они были неотличимы друг от друга, и Конан сразу подумал, что надо бы сделать заметку, по какому ходу возвращаться назад, если колдун не позаботится сам вызволить его отсюда.
На узкой полоске суши, окружавшей идеально круглое озеро, валялось множество камней, крупных, поменьше и совсем мелких. Они казались на вид очень тяжелыми, но, когда Конан поднял довольно большой камень, почувствовал, что ему совсем не тяжело.
«Тьфу ты, даже камни здесь не такие, как надо!» — подумал киммериец.
Все в этом мире его раздражало, вызывало отвращение и желание поскорее убраться отсюда. Но сейчас надо было отметить коридор, по которому, возможно, придется уносить ноги. Он довольно быстро сложил из камней невысокую пирамиду и воткнул в ее вершину одну из валявшихся вокруг костей. Как видно, сюда забредали не только люди, но и какие-то крупные звери — кость была огромная, дочиста обглоданная и довольно заметно выделялась на черном фоне стены.
Покончив с этим делом, Конан сел, привалившись спиной к подножию своей пирамиды, напился воды из ручья, бежавшего к озеру, и стал думать, что делать дальше. Беспокойные твари сновали где-то немыслимо высоко над головой, под темным, пропадающим из глаз сводом пещеры, и, слушая их пронзительные вопли, поглядывая на мерцающие голубоватым светом неподвижные воды озера, Конан незаметно задремал.
Глава пятая
Тем временем, в королевском дворце Тарантии, прекрасная королева Зенобия никак не могла унять тревогу. Она допоздна гуляла по темному саду, пытаясь развеять грусть, но лунный свет, стрекот цикад и аромат цветов только усиливали беспокойство. Она чувствовала, что в молчании короля, в его ночном уединении скрыта какая-то мрачная тайна, и, как всякая женщина, была уверена, что только ее любовь может отвести беду и спасти любимого от смерти. В том, что королю в это мгновение угрожает смерть, она не сомневалась. Но Конан не сказал ей ничего, велел только дождаться утра, и она, поднявшись на галерею, с тоской смотрела на темные окна его опочивальни.
Придворные дамы, не понимая причины грусти своей королевы, напрасно пытались целый вечер ее развеселить. Ее не трогала ни нежная музыка, ни забавное пение крошек-щеглов, она как будто ничего не видела и не слышала. В конце концов, она отослала всех, кроме двух служанок, и отправилась в свои покои. Поглощенная печалью, Зенобия не замечала молчаливой тени, следовавшей за ней весь день и весь вечер.
Готнар по-своему истолковал настроение королевы. Он был уверен, что между ней и королем произошла размолвка, и решил, что его час настал. Он был готов на все, чтобы завоевать любовь прекрасной дамы, хоть на миг, хоть на час, а там — что угодно, пусть даже смерть! Какой-то лукавый голос нашептывал ему, что он молод, красив, его нежная кожа не покрыта рубцами и шрамами, а о своей любви может говорить бесконечно, не то, что неотесанный варвар! А какими глазами королева смотрела на него вчера! Глаза эти звали, манили, обещали…
Король сейчас у себя в спальне, и королева не сводит глаз с его окон. Наверняка ее сердце полно обиды и гнева, а в такие мгновения женщины совершенно беззащитны. Уж он-то знает, какими словами разжечь если не пожар любви, то пламя мести!
Вот придворные дамы удалились, и Зенобия пошла к себе со своими служанками. Какая удача! Та, рыженькая, за приличное вознаграждение всегда сообщала ему, в каком настроении проснулась королева, каких желает развлечений, и сейчас молодой Готнар, очень рассчитывал на помощь рыжей служанки.
Зенобия задумчиво сидела перед зеркалом, ожидая, пока девушки причешут ее на ночь. Она любила смотреть на себя при теплом золотом свете факелов, когда ее кожа, казалось, тоже изучала золотистый свет и черные глаза глядели так маняще-загадочно. В это время обычно входил Конан и медленно приближался к ней, любуясь волной длинных волос и пытаясь встретиться взглядом с ее отражением. Но сейчас никто не заглядывал в ее глаза, никто не подходил неслышными шагами…
Вздохнув, Зенобия встала и, велев оставить один факел, подошла к ложу. Служанки упорхнули, тихо перешептываясь, а она еще посидела на ложе, ни о чем не думая. Наконец, грустно, покачав головой, опустилась на подушки, и крепкий сон тут же сомкнул ее усталые веки.
Рыжеволосая служанка с плутовскими глазками сначала испугалась, когда услышала, чего на этот раз хочет от нее сиятельный вельможа. Она долго притворялась, что не понимает, о чем речь, потом наотрез отказалась, боясь рисковать головой. Но увесистый кошелек и кольцо с изумрудом, в конце концов, развеяли все колебания. Служанка велела настырному придворному ждать на галерее. Когда путь в опочивальню госпожи будет свободен, она даст ему знать.
Готнар, сознавая все безумие своей затеи, уже не мог отступить. То молодому человеку казалось, что Зенобия в тиши своей опочивальни думает о нем, то чудились копья стражников, протыкающие его грудь, повинуясь гневному приказу королевы…
Но вот он услышал тихое покашливание, и на галерею выглянула лукавая мордашка. Куда рыжая умудрилась спровадить стражников, было поистине загадкой, но путь оказался свободен, и Готнар, неслышно приоткрыв дверь, оказался в опочивальне королевы.
Раздвинув тяжелые занавеси, он заглянул в узкую щель. Тихо. Потрескивает и дымится ароматной смолой единственный факел. Узорный полог у изголовья ложа опущен, виднеется лишь край легкого, как пена, ночного одеяния…
С гулко бьющимся сердцем Готнар тихо подошел к ложу и прислушался к ровному дыханию спящей королевы. Он уже собрался откинуть полог, чтобы разбудить ее дерзким поцелуем, но тут узорная ткань колыхнулась, как будто за ней кто-то стоял, охраняя сон Зенобии.
Первая мысль молодого Готнара была о сопернике. Рука потянулась к кинжалу, он лихорадочно соображал, кто посмел перебежать ему дорогу. Но долго размышлять Готнару не пришлось — полог сорвался с колец и упал ему на голову, складками плотной ткани забив рот, не давая, ни вздохнуть, ни крикнуть. Молодой человек отчаянно боролся с невидимым противником, но все больше запутывался в тугих складках. Через несколько мгновений на полу лежал большой вздрагивающий кокон.
