Больше всего досталось наемничьей коннице. Легко вооруженные, привыкшие к быстрому сближению и рукопашному бою они гибли быстро, один за другим. К чести будет сказано, генералы быстро сориентировалась — многие развернули выживших на полном ходу, смешали строй, но отступили под прикрытие павез. Жаль только не все поспевали: Орда, рванулась вперед, в образовавшуюся прореху между далеко выступившими вперед флангами. Рыцари на правом и паладины на левом пострадали меньше и, наконец, сошлись, в гремящем водовороте рукопашной с прославленными и внушавшими ужас гром-сотнями га'хана.
Дегано скомандовал отход. «Враны», потерявшие несколько десятков всадников и пятерых офицеров — один рухнул со стрелой в груди рядом с Робуром, — откатились назад. Поверх голов выстрелили тержерские лучники. Добрые тисовые луки сработали отлично, позволив коннице оторваться от грозной степной кавалерии. С грохотом встали в строй щитоносцы, опустились пиками, а над ними открыли непрерывный огонь арбалетчики. Только Робура среди «Вранов» уже не было. С десяток наемников, увлеченных атакой, отстал от отряда и заскользил по флангу орденцов, отрезанный от остального войска наступающей Ордой. Волей-неволей им пришлось присоединиться к постоянно наступавшим и атаковавшим гром-сотни паладинам. Слуга подозревал, что немногие из прорвавшихся вернуться в зимние квартиры в южном Тержере. Как-то само собой он возглавил этот заблудившийся десяток.
Спата взлетела горизонтально. Робур нанес широкий рубящий удар параллельно земле. Скрежетнула сталь по стали — и степняк, громовик с зеленым волосяным плюмажем на остроконечном шлеме поскакал дальше. Рука с кривой саблей безвольно опустилась, выпустила оружие. Шлема слетел от удара, подскочил в воздух — вместе с головой.
Брызнуло в лицо чем-то горячим. Рядом оказался еще один степняк, он вопил на своем, на странном языке с шершавыми, жесткими звуками. Над головой у него бешено танцевала сабля. Раз — кончик клинка взвизгнул по шлему, высек искру и заставил покачнуться. В голове загудело, словно ударили в барабан. Два — Робур едва успел уклониться от горизонтального замаха, едва не вскрывшего ему шею. Три...
Три уже не было. Солдат ткнул заостренным концом спаты вражеской лошади в глаз. Животное дернулось, замотало головой. Вторым ударом Робур опустил меч степняку на плечо. С хряском согнулись чешуйки, врубились в живую плоть. Воин хрюкнул и осел набок. Его взгляд поплыл, заполняясь туманом. Следующим ударом Робур отправил его на землю.
- «Враны»... - раздалось позади и тут же заглохло.
Слуга позволил себе обернуться. Одного из наемников — изрезанного шрамами ветерана-тержерца — рассекла от макушки до подбородка красная полоса. Половинки лица сдвинулись друг относительно друга — и старый солдат исчез по копытами наступавших степняков.
Робур больше не оборачивался. С отчаянным хэканьем он вонзил шпоры в уже изрезанные бока лошади. Она уже не ржала, а хрипела, но в скорости прибавила, устремляясь туда, где вершина клина вонзилась в тело Орды.
Копье скользнуло около ноги, уперлось в плотную лошадиную шкуру, острый листовидный наконечник пронзил ее — ногу мигом обдало горячей волной, в сапоге, залитом кровью, захлюпало. Конь — шкура рыжая, в темных пятнах — споткнулся и завалился набок, но Робур успел выдернуть ногу из стремени, подтянул под себя и прыгнул.
Он столкнулся со степняком, опрокинул его. Ордынец что-то выкрикнул, попытался боднуть его острым шпилем своего шлема. Слуга ухватился за него, свернул набок и, используя спату, как рычаг, сковырнул громовика с седла. Вскочил в освободившееся седло, наподдал тонкокостному скакуну и, снеся ударом меча еще одного степняка, и столкнулся стременем с паладинской лошадью. Взмахнув спатой, он отдал салют рыцарю. Тот сдержанно кивнул закованной в вычурный шлем головой, ткнул куда-то вперед копьем с широким раструбом, прикрывавшим запястье.
- Хей! Хей! - медленно, но Робур продвигался вперед, протискиваясь между давившей паладинский строй Ордой и рыцарями в сверкающей стали.
И вот уже впереди он видел плащ с цветным Пламенем, сверкающие самоцветы, усыпавшие доспехи Магистра. В руке уже оказалась верная мизерикордия.
Повелитель Орден был без меча, он, подобно стальному медведю сгреб воина, что был полностью покрыт чешуйчатым доспехом, сдавил того так, что хруст костей был слышен даже сквозь грохот битвы.
Спустя несколько ударов сердца Робур оказался рядом. Доспехи закованного в сталь походили на змеиную кожу — так плотно они облегали тело. Вот только голова... Она походила на грецкий орех с морщинистой, но твердой кожурой. Что-то невероятно сильное сдавило голову воина так, что металл смялся, а из-под него сочилась кровь.
Взгляд едва удалось оторвать от мертвеца и переместить на Магистра. Глаза того — Робур мог поклясться — горели зеленым, светящимися гнилушками на болоте. Слуга заставил себя поклониться в седле — и он почувствовал, что взор Магистра двинулся дальше. Одной рукой он все еще держал мертвеца в стальной змеиной кожей.
Он поднял его в воздух, легко, как тряпичную куклу. И в этот момент Робур вогнал клинок мизерикордию в щель между шлемом и горжетом, туда, где череп насаживался на позвоночник.
16.
Мгновением раньше...
Хорас бился отчаянно, когда перед ним возник воин. Его окружали громовики с желтыми плюмажами. Властным движением воин заставил тех отступить. Как помнил Хорас, желтая гром-сотня была личной гвардией га'хана.
Командор чуть склонил голову в поклоне столь уважаемому противнику. Поднял меч, приглашая к единоборству. Га'хан ответил уверенным кивком. Его тело покрывало нечто, походившее на змеиную кожу, которая, как утверждали слухи, было крепче любой стали. Шлем состоял из части доспехов, закрывавший затылок, и причудливой маски. Она изгибалась на выступах лица, но полностью скрывала все черты. Только глаза были видны в узких прорезях.
И Хорас, увлеченный разглядыванием, едва не пропустил удар саблей, взлетевшей в атакующем маневре прямиком из ножен. Командор качнулся назад и встретил ее своим мечом, опустил вниз и попытался ткнуть степного повелителя кулаком в лицо.
Тот оказался проворнее, дернул поводья и заставил лошадь отступить на несколько шагов, а после резко рванул вперед — кони столкнулись грудь в грудь.
Сабля врубилась в бок под поднятой рукой, легко прорубила панцирь и вонзилась в тело.
Боль... Как ни странно, боли не было. Ощущение холода, расплывшегося от раны — и ничего более. И, главное, Хорасу это было все равно. Он выпрямился в седле, сжал рукой саблю, застрявшую в панцире, и, провернув лошадь, вырвал ее из рук га'хана. Сам взмахнул мечом и опустил его на голову степняка.
