беспокойства были отстраненными, рассудочными. Сейчас Вульма куда больше волновало другое. Он находился в пещере — и не испытывал страха. Сходное бесстрашие сопутствовало Вульму в Янтарном гроте. Неужели дракон, сломавший однажды пропащую жизнь Вульма из Сегентарры, перестал смеяться?
Слишком заманчивое объяснение, подумал Вульм.
Подарок судьбы? — нет, не верю.
«Кто был со мной оба раза? Сивилла отсутствовала в гроте. Симона нет здесь. Остаются Натан и Циклоп; и Око Митры во лбу сына Черной Вдовы. Неужели это оно уничтожает мой давний страх, позволяя дышать под землей полной грудью? Рядом с Циклопом — рядом с Оком Митры! — я чувствую себя так, словно вернулся домой после долгих странствий. Двадцать лет назад я выкрал драгоценность из лабиринтов Шаннурана. Неужели Король Камней запомнил вора? Благодарен вору? Что делает Око со мной? Всего лишь уничтожило страх подземелий — или продолжает трудиться над моей душой?!»
Новая забота пришла на место старой.
Циклоп приподнял голову.
Эльза отпрянула, холодея. Она не знала, что люди могут смотреть с закрытыми глазами. Под веками Циклопа двигались глазные яблоки — так бывает у спящих, когда им снится кошмар. Но лицо — странное, изрезанное морщинами лицо Циклопа было вполне осмысленным. Черты исковеркала быстрая, едва уловимая гримаса. Казалось, Циклоп очнулся в незнакомом месте среди чужих людей, и борется со страхом.
— Я убью его, — шевельнулись запекшиеся губы.
— Кого? — спросила Эльза.
Сивилле стало жарко. Кого-то убьют. В пещере не так много людей, выбор невелик. Было сказано: «его» — значит, Эльза в безопасности. Вульм? Натан?! Или Циклоп имеет в виду постороннего, отсутствующего здесь человека?
— Я убью его. Надо что-то делать…
— Что? Скажи, и мы сделаем.
Циклоп повернул голову к Эльзе. Веки его сомкнулись еще плотнее. Во лбу, не скрыт повязкой, мерцал камень — черный-черный, как уголь. Он смотрит «третьим глазом», поняла Эльза. И содрогнулась от внезапной, обжигающе-ясной мысли: это «третий глаз» смотрит Циклопом. В озарении не было ни грана смысла, один страх.
— Кто ты? — спросил Циклоп.
— Ты забыл меня?
— Я не знаю тебя. Как твое имя?
— Эльза.
— Сиделка? Шлюха?
— Сивилла. Сивилла из обители при Янтарном гроте. Правда, грота уже нет. И обители нет. Погромщики сожгли все. Я — последняя…
— Грота нет, — повторили губы Циклопа.
Рот его искривился в горькой усмешке:
— Жаль. Я опоздала.
Я говорю с женщиной, поняла Эльза. Светлая Иштар, это безумие…
В черном камне закружилась снежная метель. На миг камень стал белым, мутно-искрящимся. Вскоре тьма вернулась: буран в ночи. Жилы вокруг розетки набухли синевой. Эльза испугалась, что сейчас Циклоп превратится в существо с обнаженным мозгом — и закричит: «Это моя башня!» Нет, все осталось по-прежнему: закрытые глаза, шепчущий рот, мерцанье «третьего глаза».
— Да, — сказала женщина: моллюск, прячущийся в Циклопе, как в раковине. — Я вижу. Ты — Эльза, он подарил тебе диадему. Его память… Я опустилась до того, что шарю по чужим шкафам. Впрочем, чего ждать от мертвой?
— Кто ты? — в свою очередь спросила Эльза.
— Спроси у него. Когда он очнется, — женщина дернула уголком Циклопова рта и поправилась: — Если он очнется. Я боюсь, что убью его, и не пойму, что сделала. Очень заметно, что я боюсь?
— Нет, — честно ответила Эльза. — Я боюсь гораздо больше.
— Дурочка. Славная маленькая дурочка…
— Я боюсь больше! — заупрямилась Эльза.
Почему-то сивилле казалось важным доказать свою правоту. Эльза смотрела, как капли пота стекают по лицу Циклопа, собираясь у крыльев носа в блестящие лужицы. И боялась так, что никакая женщина, мертвая или живая, где бы она ни скрывалась, не могла победить сивиллу в этом споре.
Циклоп молчал. Голова его повернулась вбок, камень уставился на Вульма с Натаном. Глухие к чужим разговорам, мужчины возились с костром. Сухие дрова прогорели, новые не хотели заниматься: шипели на углях, трещали, воняли сыростью. Изменник чиркал огнивом; охотник за сокровищами бранился хриплым шепотом. Не меняя позы, Циклоп протянул руку к костру. Задвигались пальцы: еле-еле, словно кисть робкого каллиграфа. От каждого движения в воздухе оставался едва заметный след. Губы дрогнули, рождая слова, неизвестные Эльзе. Она слышала сказанное не ушами, как все люди, а низом живота. Там, щекочась, ворочался мохнатый клубок, Костер вспыхнул.
— То, что нас не убивает, делает нас сильнее, — лицо Циклопа сморщилось. Эльза не сразу догадалась, что женщина-невидимка пытается закрытыми глазами указать вверх, на лоб, где мерцал камень. — Симон обожал эту спорную мудрость. А то, что нас убивает? И, убив, делает сильнее? Что скажешь, сивилла?
Эльза пожала плечами:
— Не знаю.
— Вот и я не знаю. Знаю другое: при жизни я бы разжигала костер втрое дольше. Устала бы, как собака. Огонь — дыхание Симона, мне он давался с трудом. Я была слабой магичкой, девочка. Посмотри на мои пальцы.
Пальцы левой руки Циклопа были тонкими, изящными. Под взглядом Эльзы они начали меняться, делаясь грубее. На первых фалангах, как и на тыльной стороне ладони, пророс рыжеватый волос. Стали короче ногти, утратив блеск. Женская рука опять стала мужской.
— Теперь ты видишь, что я убиваю его?
— Да, — кивнула Эльза.
— Я хочу просыпаться чаще и чаще. Мне хочется играть со своей силой, как мальчишке — с деревянным мечом. Испытывать силу, искать ее предел. Я едва сдерживаюсь. С каждым пробуждением я буду перекраивать его тело под себя. Возрождаться, восстанавливаться, желаю я этого или нет. Однажды я вернусь, и его не станет. Я уходила, я возвращаюсь, и меня трясет от ужаса. Он выносил за мной горшок. Варил для меня бульон. Кормил с ложечки. День за днем, год за годом. Чем я отплачу ему за заботу? Тем, что заберу последнее, что у него есть — тело? Я уходила, я возвращаюсь…
У него затечет шея, подумала Эльза. У нее? Какая разница, у кого, если обычный человек не способен долго лежать на спине, оторвав затылок от пола и прижав подбородок к груди! Попросить, чтобы она легла по-человечески? Чтобы она уложила Циклопа по-человечески?! Я могу сесть ближе, ей не придется вертеть головой, чтобы увидеть меня. Светлая Иштар, что за глупости лезут мне в голову!
— Я уходила, — губы Циклопа тряслись. Голос зазвучал выше, звонче. — Мы, маги, ближе всего к Ушедшим. Душой, не плотью. Кажется, я начинаю понимать… Око Митры сочло меня Ушедшей! Слабой, больной, ничтожной. Заключенной в тюрьме — теле, не способном на метаморфозы. Око пыталось излечить меня! Коверкало мое тело, терзая его изменениями. Так всадник гонит усталого коня — плетью и шпорами. Что ж, конь пал. Тело Инес ди Сальваре умерло, Око Митры сохранило душу покойной — и продолжило лечение.
Пальцы Циклопа нащупали запястье Эльзы.
Сжали: крепко,