Да, пусть конунг и не вскормил его сам, не признал своим наследником, только Витарр все знания, необходимые достойному правителю, получил от побратима конунга. Тот дал ему все, что не пожелал дать отец, и теперь Витарр готов занять место, положенное ему по праву.
Ради Руны. Ради Эйнара, что рожден будет сыном конунга, но никак не Братоубийцы.
Встав подле матери, он берет в свои ладони дрожащие ее руки, касается губами кистей, склонив голову, и прижимает тонкие пальцы Йорунн к своему лбу. С нежностью оглаживает мать непокорные его волосы, темные и кудрявые, как у отца, и не сможет припомнить Витарр, как много зим прошло с тех пор, как в последний раз ощущал он материнскую ласку. До мига этого и представить не мог он, сколь сильно желал получить ее.
Выпрямляется Витарр, выпуская руки Йорунн из своих, позволяя той отойти, встать подле Бурого, за его спиной. Колкие, полные ярости взгляды ныне прикованы к нему, и лишь сильнее сжимает Витарр рукоять своего меча. Нет у него права струсить и отступить. С самого начала должен он был занять это место, быть тем, на кого конунг возложит свои надежды. Его сестре это было под силу, и Витарр докажет, что каждый из рода Волка достоин великой этой чести.
– Слышу я все, что вы говорите, и соглашусь – сестра моя, Ренэйст, была горячо любима отцом, гордость его и наследница. При правлении ее наши земли процветали бы. Моя сестра была умна, справедлива и сильна. Отец взвалил на нее ношу, что крошечной совсем девчонке должна была быть не по плечу, но Ренэйст преодолела каждое испытание, что ей преподносили. Однако ее больше нет. Коварное зеркало Вар дало мне жестокий урок много зим назад, – он поднимает вверх беспалую свою руку; обрубки среднего и указательного пальца до сих пор черны, словно сажей измазаны. – Боги, пусть даже и мертвые, забирают лучших из нас. Мне хочется верить в то, что врата Вальхаллы распахнулись пред отважной моей сестрой, но время Ренэйст прошло. Нашим землям нужен новый достойный правитель.
Опустив руку, Витарр обводит взглядом людей, наполняющих Великий Чертог. Яростная речь поразила их, лишила дара речи, и стоит ему воспользоваться этим, пока ярлы не разразились бранью, не желая и слушать его. Коль даже прав он, из ослиного своего упрямства не пожелают они признать его правоту.
Витарру придется постараться, дабы их переубедить.
– Нет в Чертоге Зимы воина искуснее и безжалостнее, чем Хакон. В венах его бежит звериная кровь, и сталь поет в руках его, орошенная кровью врагов. Достойного мужа выбрала для себя моя сестра, и нет никого, кто скорбел бы по ней больше, чем Медведь.
Холодные голубые глаза Хакона смотрят на него с безразличным спокойствием. Он стоит подле Олафа ярла, властителя Звездного Холма, и младшего его сына Ньяла. Знает Витарр, сколь тесна была дружба между ними, да и нет человека, кто этого не знал бы. В тот миг, как и сам Витарр, Ньял словно похоронил сестру, но боль утраты не подкосила его. О нет, лишь яростнее сделала она его, и потому со всей жестокостью, что только есть в нем, желает он видеть на верховном престоле Хакона. Его выбрала Ренэйст, и Ньял уважает выбор погибшей посестры.
Ни одно слово Витарра не изменит этого решения. Звездный Холм пойдет за Хаконом.
Скрестивший руки на груди Ньял прожигает Братоубийцу суровым взглядом зеленых глаз. Положив руку на плечо рослого мужчины, он восклицает:
– Потому именно Хакон должен стать следующим конунгом! Ренэйст отдала ему свое сердце, а вместе с ним Ганнар Покоритель отдал ему Чертог Зимы! Уж если кто и достоин этого, то только он!
Слова его вновь пробуждают бурю. Ярлы стремятся перекричать друг друга, желают быть услышанными и грозят кровавой расправой каждому, кто только посмеет перебить. С осуждением смотрит Витарр на Ньяла, словно бы желающего намеренно стравить северян друг с другом. Если б не знал о тяжком его характере, полном ярости и огня, то решил бы, что так оно и есть. Вот только странным таким способом стремится Ньял доказать свою правоту, считая мнение свое истинно правым.
Кто знает, сколько споры эти продолжались бы, если бы не прервал их тихий голос, полный некой силы, которая не позволила ему остаться незамеченным в гуле разъяренных голосов:
– Из совета в совет ходите вы кругами. Одни и те же слова перекладываете из уст в уста и ни к чему прийти не можете. Вы подобны детям, что не в силах поделить единственную игрушку. Всем она желанна, да так никому и не может принадлежать.
Слабее своего голоса кажется Ове, сын Тове. Единственный из всех присутствующих сидит он за столом, и за плечом его стоит верная мать, придерживая сына за плечи. Белоснежным пятном кажутся Сванна и единственное ее дитя на фоне освещенных пламенем темных фигур. Сам Тове ярл стоит в первых рядах, желая вершить судьбу своего народа, в то время как сын его, лишившийся в набеге левого глаза, поднимается на ноги тяжело, придерживаемый заботливыми руками своей родительницы.
И без того тонкий, хрупкий, словно льдинка, от полученных ран до сих пор не может оправиться Ове. Видит Витарр, с каким сожалением смотрит на наследника Ока Одина Олафсон; подобно ему, Товесон приходился его сестре побратимом, и невольно кровь ее связала их нерушимыми узами. Ньял делает было шаг, но Ове поднимает руку, одним только жестом останавливая его.
– Для чего все эти советы, – продолжает Товесон, опираясь на руку Сванны, – коль не можете вы принять решение? Нет в вас благоразумия, лишь гнев и яд. Вас одурманили злые слова, и сами вы пропитались этой отравой. Как вы не видите, что нет у нас поводов для споров? Не желает Хакон становиться конунгом, ему трон без возлюбленной женщины не нужен. Витарр – сын своего отца, кровь от крови рода Волка. Желает он продолжить дело отца и отца своего отца. Темный наш мир вскоре увидит его сын. Не достаточно ли испытаний выдержал он, для того чтобы получить то, что ему положено?
Ньял опускает взгляд, поджимает губы упрямо. Слова Ове звучат благоразумно. С тех пор, как лишился он левого своего глаза, в народе молва ходит, что юный наследник рода Змея, умный не по годам, – не что иное, как воплощение самого верховного бога Одина. Видят они в Ове Всеотца, что отдал левый свой глаз, для того чтобы ведать обо всем, что происходит в Девяти Мирах. Несмотря на малый свой возраст, слова его имеют вес, и даже горделивый наследник рода Лося готов признать его правоту, когда
