в Хавату не безупречно, — произнес он со вздохом. — Гадливость и ненависть, которые мы испытываем к Кормору и всему, что с ним связано, отражается иногда на тех решениях, которые мы принимаем, если дело касается событий на той стороне реки. Дуаре подтвердила, что довольно долгое время провела в Корморе, а зря. Она не отрицает, что жила во дворце джонга Скоура, тоже зря. Никто ее особо за язык не тянул. То, что ее держали там против воли, придется еще доказать. Свидетелей у нее нет, вы с Нальте — лица заинтересованные. Судьям о ней ничего не известно, кроме того, что она сама рассказала, и того, что сообщил о ней ты. Они не знают, можно ли верить тебе, где же гарантия, что поверят ей? Вспомни о результатах твоей проверки — они не способствуют тому, чтобы всецело тебе доверять.
— Ты считаешь, что Дуаре может угрожать опасность? — спросил я, почему-то вспомнив первую встречу с джонгом Скоуром на его нервном зорате. Скоур, говоря о нравах в Хавату, не зря все же сказал, что тут убивают не морщась, потому что не люди, а идолы.
— Точно не могу сказать, — ответил он. — Может быть, все кончится хорошо. Правда, если у судей возникнут хоть малейшие сомнения по отношению к Дуаре, они вынесут ей смертный приговор.
— Сомнения в пользу суда? Суперсуд. Такое полное отсутствие абонентской платы с их стороны, за все платит смертник.
— В соответствии с нашими представлениями о справедливости, лучше отправить на смерть одного невиновного, чем рисковать безопасностью и благополучием всех остальных. Эта точка зрения кажется порой жестокой, но практика показала, что она лучше соответствует цели выживания нашего народа, чем политика мягкотелого прекраснодушия.
В ту ночь я никак не мог заснуть.
Думал об идолах и о том, как Эро Шан, умный, казалось бы, человек, мог нести какую угодно ахинею, лишь бы оправдать государственную идеологию. Меня не покидали мысли о завтрашнем заседании и страх за Дуаре.
Мне запретили сопровождать Дуаре на заседание Комитета. Она находилась под присмотром Хары Эс — той же женщины, которая в свое время следила за Нальте. Хорошо следила, до нервной сыпи, которой Нальте покрывалась от ее настороженных взглядов. Гордая девушка, не просила сочувствия…
В ожидании объявления результатов я зашел в ангар — взглянуть на самолет. Он был в прекрасном состоянии. Мотор работал практически беззвучно. В обычных условиях я бы не устоял перед соблазном вывести его в поле на краю города и совершить пробный вылет. Но сейчас любая мысль о какой-либо «пробе» доводила меня до полуобморочного состояния, совсем сдавал Карсон Нейпир.
Я просидел целый час в одиночестве возле ангара. Никого из моих подручных не было. Завершив строительство самолета, они вернулись к своим повседневным делам. В конце концов я тоже отправился в дом Эро Шана, где мы договорились с ним встретиться.
Хозяина дома не было. Я пробовал было читать, но никак не мог сконцентрироваться и понять, о чем идет речь. Глаза скользили по строчкам, исписанным странными амторианскими буквами, но все мои мысли были далеко от излагаемого. Наконец я бросил чтение и вышел в сад. Страх не оставлял меня, подчинив себе все остальные чувства, сгущался вокруг, ерошил волосы и тряс ладони. Я не боялся так за себя, веруя в то, что всегда дам отпор изуверам, как за нее…
Не знаю, сколько прошло времени. Наконец мои невеселые мысли прервал звук приближающихся шагов. Я знал, что это идет Эро Шан, и смотрел на входную дверь.
Как только он вошел, сердце встало. Я прочитал на его лице подтверждение наихудших своих опасений.
— Плохие новости, мой друг, — сказал он.
— Начни с наименее плохой…
— Приговор обжалованию не подлежит.
— Чудесное начало, друг мой. Теперь по возрастающей…
— Комитет полагает, что они действуют в интересах всего города.
— Ваш Комитет вообще слишком много берет на себя, хрустнет с тяжести-то. Ну, теперь я готов для главного блюда. Ей объявили смертный приговор, не так ли?
— Это судебная ошибка, — проговорил Эро Шан. — Нам нужно с этим смириться.
— У меня сотни важных дел. А я сижу дураком, слушаю этот абсурд, и с моего языка уже готов сорваться вопрос: что я могу предпринять?
— Ничего сделать уже нельзя, — ответил он.
— И ты объявляешь мне об этом так спокойно! Может быть, мне разрешат увезти ее отсюда?
— Нет. Они до такой степени боятся губительного воздействия Скоура и его подопытных, что стараются не оставлять в живых никого из них.
— Но ведь она не подопытная Скоура! — возмутился я.
— Наверное, и у них были колебания по этому поводу, но любое сомнение разрешается в пользу суда, а не подозреваемого. Ей уже никто не поможет.
— Как ты считаешь, мне разрешат с ней повидаться? — спросил я.
— Может быть, — сказал он. — Казнь назначили на завтра.
— Казнь. Чудесно звучит. Казнь красоты назначена на послеобеденное время. Увидеться, говорю, поможешь?
— Разумеется, — ответил он. — Подожди меня здесь, а я попробую что-нибудь предпринять.
Никогда еще время не тянулось для меня так мучительно долго, как в те часы, когда я ждал прихода Эро Шана. Никогда еще я не испытывал такую беспомощность и безысходность перед лицом опасности.
Можно было бы на что-то уповать, если б я имел дело с обычными людьми, с которыми можно договориться. Не тот случай: их неподкупность исключала возможность влияния путем взяток даже на самого распоследнего сторожа! Призывы к сочувствию тоже их не волновали. Их принципы были похожи на неприступную крепость, которую штурмовать бесполезно: народ — тупая, слепая масса — был всем, все остальное — ничтожной малостью. Я сказал, что ситуация представлялась мне безнадежной, но это было не совсем так. На что опиралась моя надежда, не понимаю. Наверное, мысль, что Дуаре могут лишить жизни, казалась мне чудовищно дикой, и я слегка тронулся умом. Ну, что делать, напился. А в таком состоянии по плечу самые непостижимые планы.
Эро Шан вернулся уже поздно вечером, серьезный, усталый, чужой. По его лицу нельзя было прочесть ничего.
— Что? — спросил я. — Говори! Удалось чего-нибудь добиться?
— Это было нелегко, — ответил он. — Я дошел до самого Санйонга, но добился-таки для тебя разрешения на свидание с нею.
— Где и когда?
— Я могу отвезти тебя к ней прямо сейчас. Сейчас, но, извини, ненадолго. Я взял с собой Нальте, — добавил он. — Она не знала Дуаре, с тобой познакомилась лишь незадолго до вашего побега, свидетель жидкий. Однако так подробно рассказала, что вы втроем пережили,
