— Подержи!
Она была невысокого роста, Яре до подбородка, смуглолицая, с черными бровями, сросшимися на переносице, глаза, как чернослив, нос тонкий, с вытянутыми ноздрями.
Яра едва успела принять на руки ребенка, что тут же заревел, попав к чужой тете, начал брыкаться. Женщина вскинула руки, между ними блеснула короткая слепящая молния и застыла, превратившись в длинный узкий меч — рыцарский, двуручный, с рукоятью крестом.
Белое одеяние женщины вспыхнуло и превратилось в блистающие латы, выкованные умелыми руками небесных кузнецов. Шлем был украшен затейливой насечкой, на гребне развевался пышный плюмаж из разноцветных перьев диковинных птиц. Забрало опустилось с легким щелчком, отгородив смуглое, но дышащее светом молодое лицо.
На локте левой руки небесной женщины-воина красовался небольшой щит, выложенный стальными полосками. Герб был необычным: терновый венец на звездном поле, змей и яблоко. Доспехи покрывали все тело, даже пальцы ног были укрыты искуснейше скованными полосками стали.
Плиты под ее ногами выгнулись горбом. Остолбеневшие люди видели, как неведомая сила раздвинула их, поднялся в комьях земли серый, под цвет камня, огромный жеребец в полном облачении боевого рыцарского коня. Женщина, оказавшись в седле чудесной работы, вскинула меч. Конь заржал так, что у людей дрогнули колени, серая масть превратилась в снежно-белую, грива и хвост заблистали червонным золотом.
Томас в изнеможении упал на одно колено. Женщина в блистающих доспехах на скаку занесла над головой меч. Дракон отвлекся на сверкающее пятно, взревел и распахнул пасть. Женщина ударила мечом — с треском разломился клык в нижней челюсти. Лезвие достало кровь, но дракон стремительно ударил лапой, звякнуло, всадница вскрикнула и вылетела из седла.
Яра, закусив губу, сунула хныкающего ребенка в руки калике.
— Подержи!
— Почему я? — растерялся Олег.
Но Яра уже с диким боевым воплем кинулась к месту боя, на ходу выдергивая кривой хазарский меч.
Калика подпрыгнул, отодвинул ребенка, держа на вытянутых руках.
— Эй, с него течет!
Земля тряслась, рев, крики, звон металла, вспыхивал багровый огонь в пасти чудовища.
— Возьмите кто-нибудь, — воззвал калика раздраженно. — Да чтоб из такого крохотного да такая лужа?.. Сэр Эдвин, подержите этого затопителя!
Сэр Эдвин с великим благоговением шарахнулся от сияющего небесной благодатью младенца, словно получил окованным концом тарана между глаз.
Калика сунул ребенка Гульче.
— Держи! Это тоже еврей, для тебя это почему-то важно.
Он отряхнул мокрую полу, поднял палицу и шагнул вперед. Гульча держала свою ношу неумело, брезгливо оттопырив его розовую попку в сторону. Калику только побрызгал, а ее может и по-серьезному... Он хоть и свой по крови, но предатель по духу.
Сэр Торвальд властно отобрал у нее младенца.
— Дай сюды!.. Не созрела ты, девка, еще, как видно, для материнства! Нету в тебе нужного чуйства.
Гульча огрызнулась:
— А ты не перезрел?
— У меня таких дюжина, — гордо сказал сэр Торвальд, — внуков! По всему свету.
— Ну и бери, — процедила Гульча зло. — Удавила бы этого отступника от истинной веры!.. Да только рука не поднимается.
Сэр Торвальд попятился от схватки подальше, прижимая к груди нежное тельце и нахрюкивая на ухо песенку. Ребенок смеялся и дергал веселого деда за кудрявую бороду
Яра с разбегу ударила чудовище по лапе. Дракон раздраженно взревел, пахнул огнем. Со стороны головы дрался Томас. Он тут же пришел в себя, когда понадобилось закрыть собой блистающую неземным светом воительницу. Она, хромая, подбежала к коню, сдернула с седла длинное рыцарское копье. Томас рубил отчаянно, стоял треск, кровь хлестала из разрубленной морды.
Всадница набежала сбоку, держа копье в обеих руках. Дракон пытался развернуться к Яре. Острие копья с хрустом вошло слева в грудь дракона. Он страшно взревел и завалился навзничь. Земля дрогнула от удара, но дракон был всего лишь ранен, хоть и тяжко, начал переворачиваться на брюхо. С другой стороны Яра ударила хазарским мечом по голове, а Томас набежал и обрушил страшное оружие прародителя англов на толстую шею чудовища.
Лезвие прошло с неслыханной легкостью. Томас услышал треск, словно рвалось полотно. Огромная голова с грохотом обрушилась на камни, земля вздрогнула. Он едва успел отпрыгнуть от потока хлынувшей крови. Черная лужа разлилась, как адская смола. Волна зловония ударила с такой мощью, что люди закашлялись.
— Есть... — проговорил Томас, едва дыша от усталости. Онемевшими пальцами вскинул над головой в одной руке окровавленный меч, в другой чашу. — Я все-таки убил своего дракона!
Он хотел победно поставить ногу на отрубленную голову, но та была ему почти до пояса, а он вряд ли задрал бы ногу даже на щепочку. Яра набежала с другой стороны, глаза были дикими.
— Цел?
— Да... — прохрипел Томас.
Конь под блистающей всадницей не опустился под землю, как ожидали все. Она пошепталась с Ярой, передала ей коня и доспехи, а сама взяла ребенка, улыбнулась светло и чисто, а калика бухнул громко, с искренностью простолюдина:
— Ты глянь, все еще молодая! И не скажешь, что ее сыну было тридцать коня? дашь больше восемнадцати.
Томас даже пригнулся, вот-вот с треском разверзнутся небеса, грянет гром, и дерзкий, посмевший говорить о Пресвятой и Непорочной Деве как о простой девке, исчезнет в сверкающем пламени небесного гнева, но Дева скользнула коротким взором по калике, чему-то затаенно улыбнулась, сияние вокруг нее заблистало ярче, она медленно, но с нарастающей скоростью понеслась ввысь. С нею ушел чистый небесный свет, на землю и страшные каменные плиты пал зловещий багровый отблеск. Там застыли четыре фигуры с королем во главе, его челюсть отвисла до плит Стоунхенджа.
— Как ты мог, — прорычал Томас в бешенстве.
— А что? — удивился калика.
— Это же Пресвятая Дева! Ты груб, как... я даже не знаю!
Олег удивился еще больше:
— А что я сказал такого?
— Но это же.. святая!
— Да ладно тебе, Томас. Я больше тебя видел святых. Все мы.. все они святые лишь пятнами, как леоперды. Святые, так сказать, в сравнении.
Он уже рассуждал вслух, не столько обращаясь к Томасу, как к своим мыслям, совсем забыв о четырех противниках, а те уже переглядывались, собираясь с духом, все-таки их четверо.
Яра бросила на Томаса благодарный взгляд, но в нем была и странная жалость, а во взгляде на калику такое же странное одобрение, сути которого рыцарь не понял. Словно бы одобряла даже не подвиг, а слова, сказанные Пречистой и Непорочной. Словно бы знала, что та не разгневается уж точно. И не по своей неизреченной милости, а... почему-то еще.
