Волканян: Массовий расстрэл в горах за туманами. Ты проста гавари: «да, да, да» и всё! И дамой!
Заяц: Не было там никаких массовых расстрелов. Ничего там не было.
Волканян: Било. Ты скажешь, что било!
Заяц: Не скажу.
Волканян: Ни скажишь? Дамой уже ни хочишь?
Заяц: У предателя дома нет.
Волканян: А кто кого предал? Это ты предал!
Заяц: Ещё нет.
Волканян: Паследний раз прашу па-брацки! На суде скажи «да, да, да» и дамой!
Заяц: Нет.
Волканян: Нэт?
Заяц: Нет.
Волканян:.…
Заяц:.…
Волканян: Ну нэт так нэт! Квакер-джан! (Обратился Волканян к стоявшему рядом.)
Квакер: Ква! (Обозначился Квакер.)
Волканян: Вирви ему глаз!
Квакер: Есть, ква.
Волканян что-то бросил на пол, потоптался, плюнул и ушёл, хлопнув дверью.
Квакер: Ну что… начнём, ква.
Квакер погремел ключами, отворил дверцу в шкафу, что-то достал и уронил — тяжёлое, большое. «Наверное там инструменты для пыток. Как у свинтуса. Раньше ничего такого не было. А может и было, а я не знал? А почему я не знал?»
Квакер придвинул стол, открыл чемодан и стал раскладывать инструменты.
Квакер: Ты… ты зла не держи, заяц. Или держи, если тебе так легче, ква ква.
Заяц: Побыстрее бы.
Квакер: Так торопишься расстаться с глазом?
Заяц: Лап не чувствую. Долго так нельзя.
Квакер: Нельзя, ква. Ты прав. Но никто ж тебе и не обещал хорошего обращенья?
Заяц: Не обещал.
Квакер: Вот и я не обещаю. Просто, ква… не получаю я от этого удовольствия. Это вот Квака любит. Ему, чем хуже, тем лучше, ква. А я после такого 3 дня пить буду. Какого хрена, ква? А?
Заяц: Ты меня спрашиваешь?!
Квакер: А кого мне тут спрашивать?!
Заяц: Власть свою спроси!
Квакер: Ты, враг народа, ква, власть мою лапами не трожь! Вы при царях гнобили нас всю дорогу! «Жабы, жабы рвотные»! А вот тебе борьба классов! «Кто был ничем, тот стал всем»! Ква!
Заяц: Так на что ж ты жалуешься тогда? Ты ж победил! «Всем» стал! О как! Давай теперь! Выкалывай глаза за равенство и братство! Давай! Слабо? Мне не слабо! Давай!
Квакер: Щас всё будет, ква! Шас всё будет…
Квакер пытался взвинтить себя, напрячь все нервы. Делал усилия, чтобы возненавидеть класс угнетавший его «всю дорогу». «Вот же он, враг! Почему же не получается забыть о том, что он такой же как я?» Как увидеть в нём что-то мерзкое, если он совсем не мерзок, а даже наоборот приятен ему. «Он смел и красив в этой смелости. Настоящий. А я?»
Квакер: Надо пить.
Квакер открыл бутылку и присосался к горлышку. Похоже, это берёзка. Выпил пол бутылки, втянул ноздрями какой-то платок.
Квакер: Тебе тоже надо пить, ква. Давай.
Квакер подошёл к зайцу и приставил бутылку ко рту.
Квакер: Пей, ква. Пей до дна. Противная гадость, дешёвка. Но ты пей!
Заяц повиновался. У Квакера тряслись руки, часть пролил мимо. Заяц закашлялся, чуть не подавился, прикусил язык.
Квакер: Всё. Молодец, ква. Открой рот ещё. Открой, открой, ква! Вставлю кляп, что б ты зубы свои не съел. … Вот, ква. Хорошо.
Кляп вставлялся в рот и цеплялся за уши. Он явно не был расчитан на уши зайца, да и в рот входил неполностью.
Квакер: А тебе какой глаз вырвать? Правый или левый?
Заяц: Ыыы!
Квакер: Ква! Ты ж говорить не можешь! Правый?
Заяц: Ыыы!
Квакер: Левый?
Заяц: Уыы!
Квакер: Левый. Хорошо, ква. Щас всё будет, ква.
Квакер опять ковырялся в своём чемодане. Что-то бубнил себе под нос. Кажется опять выпил, опять втянул платок. Взял что-то, вернулся к зайцу.
Квакер: В начале, ква, надо установить стабилизатор. Тут два штыря. Они… они вставляются, а потом зажимаются. Зажим, понимаешь, ква? Тут главное не рыпаться. Не будешь рыпаться?
Заяц: Уыы.
Квакер: Вот и хорошо. Хорошо иметь дело с бывшим опером, ква. Знаешь, что лучше не рыпаться. Всё сам знаешь. … Ну что? Готов?
Заяц: Уыы.
Квакер: Ну давай. Вставляю.
Квакер подошёл близко-близко. Закрыл собой свет из фонаря. Теперь заяц видел. Видел как Квакер приближал к его глазу непонятную металлическую штуковину со штырями и винтиком. Руки его тряслись страшно. Он прижал голову зайца к животу и выворачивал её с силой от себя. В начале заяц почувствовал холод металла у себя на переносице, потом металл вошёл в глаз. Резко, как выстрел. Один глаз налился кровью, из другого потекла слеза. Зайцу почудились огромные красно-жёлтые трещины: трескался не глаз, не череп, а всё его сознание. Сердце забилось без пауз, запульсировало тело с ног до головы как барабаны на осенних маршах. Вот-вот, ещё мгновение и сознание зайца растрескается до основания.
«Бог лесной! Позволь мне уснуть. Позволь мне потерять сознание на время! Верни меня к звёздам, к планетам! Хоть в камеру с дикобразом верни! Сломаться! Мне нужно сломаться! Подари мне маленькую смерть! Ещё одну, сейчас! Я ведь только умирать лучше других умею!»
Квакер: Всё, установил, ква! Сейчас, ква! Щипцы, ква! Тоже вставляются. Когда буду прокручивать ты либо вырубишься, либо умрёшь. Вставляю!
Ещё металл, теперь на лбу. Соскочил, попал в глаз. Вошёл. Опять трещины, красные и жёлтые. Наимерзчайшая наиотвратнейшая боль расходится с трещинами по всей голове. Ещё сильнее стучат барабаны. Марш тараканов бежит по артериям и вдруг:
ПРОВОРОТ!
И всё.
IV
Дикобраз: Что воешь, дикий? Бррр!
Заяц: Ааа! Ыыыы… ыыы…
Дикобраз: Пришёл в себя? Или ещё два часа выть будешь?
Заяц: Где я?
Дикобраз: Дома.
Заяц: Дикобраз?
Дикобраз: Дикий, дикий! Я это, я. Ты как?
Заяц: Я? Не знаю. Какое сейчас время суток?
Дикобраз: Скоро день, брр. Где-то светает, но мы этого не увидим.
Заяц попытался открыть глаза. Он открыл глаза. Он открыл оба глаза, но открылся только один. Лапой он прощупывал свой левый глаз, но его не было. Он смотрел им, но ничего не видел. Глаз болел, глаз ныл, глаз гудел и тикал как часы. Он доставлял страдание, но его не было. Из этого глаза покатилась слеза, последняя, ещё кровавая. В ней было всё, что должно быть в слезе. И в глазе было всё, что должно быть в глазе, но глаза не было.
Заяц: У меня нет глаза.
Дикобраз: Я заметил.
Заяц: У меня нет глаза.
Дикобраз: Бррр. Хреново.
Заяц: Я… я проиграл.
Дикобраз: Да. Да, дикий.
Заяц: Я…
Дикобраз: Говори, говори. Мы оба, знаешь ли, проигравшие. Кому как не мне.… Говори, что хочешь.
Заяц: Мне просто… мне просто обидно. Мне обидно за всех кто верил в меня. Когда-то мне подарили эту жизнь. Всю жизнь, целиком. Эту. Вот эту! Подарили потому, что любили. Любили друг друга, жизнь любили, лес… любили. И из всей этой любви я и получился. А теперь… теперь её режут на части. Большая ненависть больших идей ничтожит маленькую мою жизнь, когда-то сделанную из любви со всеми её банальностями, маленькими, но дорогими бесконечно. Вот за любовь обидно. Кажется она ненужна.
Дикобраз: Ненужна, дикий.
Заяц: Понимаешь… Всё то, о чём мечтал я каждый божий день этих 15-и лет, им давно опротивело, опостылело! Им блевать кровью хочется от всего того, надеждой о чём я жил. Моя мечта… они хотят убить её. Они уже убили её! Почему мнящий себя новатором всегда презирает своих современников? Тех презирает, кто сумел полюбить жизнь такой, какая она есть. А ты… ты не сумел! Не смог, не захотел. Зачем же уничтожать старое? Зачем ломать через колено тех, кто взглядов твоих не разделяет? Один взгляд ненависти, и рай уже не рай! Как вы этого понять не можете?! Взгляд потупят, затаят. Спрячут глаза и ненависть спрячут. Но таких будет много! Пройдёт каких-нибудь пол века, может 60 лет, может 70… а потом всё это взорвётся! И поделом! Не должен быть счастлив тот, кто считал себя в праве уничтожить счастье другого! Не должен! Никогда! Ты хоть до седых волос доживи, а и на смертном одре найти и наказать! Я… я теперь мстить хочу. Я «проклятый ментяра». Моя задача ловить преступников. Это я и буду делать.
