Затем я вынул из тайника трофейный шлем и который раз принялся экспериментировать с ним, поднеся ближе к монитору.
– Чего вытворяешь? – спросил Калида, с интересом следя за мной.
– Почему-то мне кажется, что шлемная оснастка действует не только на плёнку комбинезона, а на любую достаточно гладкую поверхность… зеркало, экран… Это такое поле, понимаешь?
– И ты хочешь сделать экран непрошибаемым?
– Думай, Калида, думай. У тебя ж не одна голова в запасе, даже не две. Да будь у меня такие резервы!..
– Зато у меня нет твоей интуиции. Как ты говорил? «Сколько ни складывай ноли…»
– Интуиция идет из подсознания, да? Что-то сродни инстинкту, нечто от животного, от зверя…
– Да хоть от черта! Был бы эффект.
В этот миг экран опять вспыхнул, наконец дождавшись ответа на мой вызов. Новый гость был не из тех, кто может разговаривать со мной в любое время, – нашу плодотворную, взаимовыгодную связь приходилось скрывать от всех, включая его подручных. Звали его, как ни странно, Гувер, а был он оком и рупором федеральных властей в нашем крае. Властью, если и владел, то потенциальной, ибо при надобности мог призвать немалую силу. А потому на него старались не наезжать. Большого зверя лучше не дразнить, пока не заряжено ружье.
– Ну, что тебе? – проворчал Гувер. Его широкое простоватое лицо гляделось помятым, но вряд ли от избытка работы. – Хотя бы ночью не дергал!
Пожелание не по адресу – как раз ночами здесь главные события.
– Загниваем помалу? – сказал я, глядя на него с сожалением. – А может, тебе нарочно подсовывают девиц, чтоб отвлечь от насущных дел?
– Скажешь тоже! – фыркнул он, впрочем без уверенности.
– Ладно, вернемся к баранам. Меня по-прежнему интересует Алмазин, наше всегубернское солнце, и его ближние сподвижники. Последнее время в их ведомствах заметно бурное брожение, а это не укладывается в мою схему.
– «Теория суха, мой друг», – неожиданно выдал Гувер. Оказывается, отдельные наши гебисты почитывают Гёте – образованные, блин!.. Хотя, скорее, подслушал где-нибудь – память-то тренированная.
– Как бы ты сам не позеленел вскоре, как то «древо», – огрызнулся я. – Нынешние модели не чета прежним, и если мой Дворецкий не справляется…
– То что?
– Либо заправил его неверным исходняком… что вряд ли… либо местные деятели стали меняться, невесть с чего. И последнее вроде бы подтверждается.
– Чем это?
– Моей агентурой, – осклабился я. – Да и сам многое повидал за эти дни. Главная угроза исходит от чинуш – какой-то там образовался рассадник. А к Двору примыкает Компания, и уж что клепают за ее забором… Вот, взгляни!
Я продемонстрировал Гуверу недавнюю запись, больше смахивающую на фрагмент из фант-боевика. Если бы он знал меня хуже, вряд ли бы поверил.
– Эдакий флайер, представляешь? – добавил я. – Да с супероружием, энергозащитой!.. Федералов это не беспокоит?
– По-твоему, он продукт Компании?
– Ну, или инопланетная летательная посуда – если тебя это утешит. Хотя абрисы знакомы. Смахивает на обычный броневик, только без колес. Но ведь их можно сделать выдвижными?
– Тогда на чем он летает? Крыльев-то нет.
– На честном слове, – буркнул я. – Про антигравитацию слыхал? А ведь в Океане мелькали слухи, будто проблемку решили.
– И сразу на поток? В глухой провинции, на задрипанном заводе.
– Во-первых, не такой задрипанный – «машиностроительный гигант» в недавнем прошлом. Во-вторых, не учитываешь человечий фактор. Говорю же: со здешними чинушами что-то стряслось!
– Скачком поумнели, да?
– И это тоже нельзя исключить. По крайней мере один такой феномен мне известен: Калида. Незадолго до гибели он сделался едва не гением.
– Шутишь!..
– Ты знаешь, что такое оперативная память?
– Ну, – подтвердил Гувер не слишком уверенно.
– Говоря грубо, это число мыслей, которые умещается в башке разом. У большинства людей она мизерная – отсюда их двоемыслие. То есть они верят во взаимоисключающие понятия, поскольку охватить их вместе не могут. Так вот, оперативка Калиды превышала норму на порядок.
Чуть не сказал: «превышает». О Голове лучше не распространяться. Доверишься одному – и пошло-поехало…
– С чего вдруг?
– Долго объяснять. И все равно не поверишь – доказательств у меня нет.
– А все ж таки?
– Изменилась здешняя среда, понимаешь? Соответственно меняются отношения. И чем ближе люди друг к другу, душевно или по крови, тем прочней связи. А при максимальном подобии их сознания будто сливаются.
– Ну, сказанул!..
– Не хочешь – не верь. Только не оказалось бы поздно, когда подтверждения появятся.
– По-твоему, это общее правило? – спросил Гувер. – Я хочу сказать: действует ли оно на всех? Может, в этом и причина нынешнего расслоения?
– Надо быть ближе к народу, полкан, – осклабился я. – Тогда б не спрашивал. Бери пример с меня.
– Ну да, ну да… Тоже мне, народник!
Лишь бы ответить. Впрочем, Гувер никогда не блистал реакцией. Зато въедливый, этого не отнять. И понимает многое, если разжуешь.
– Тебя не удивляет нарастающая эффективность губернских силовиков? – сказал я. – До сих пор высокие профи присутствовали разве в беллетристике и ваших самовосхвалениях, а как доходило до дела… Тут вас и макали по самые уши!
– Ну, ты… не очень-то.
– А вот здесь решили сказку сделать былью, – пренебрег я. – В прежних структурах, аморфных и рыхлых, стали возникать скелеты, и с каждым днем костяк делается прочней. Конечно, лохи преобладают, но сквозь них уже не пройдешь, как сквозь масло, – где-нибудь да напорешься.
– Чего это тебя занесло в образы? – пробурчал Гувер недовольно.
– Для наглядности. Нарисовалась картинка-то?
Помолчав, он со вздохом уступил:
– Ладно, попытаюсь разузнать по своим каналам. Но и ты, Шатун, про меня помни. И ту запись, с летуном, перешли, ладно? Информашка занятная.
После Гувера, пока не кончился завод, я позвонил Гаю, лучшему из моих приятелей. Видом тот смахивал на гнома, неуклюжего и нескладного, зато симпатичного. Как репортер, Гай был более известен по стране, чем в губернии, но упорно не желал покинуть город, вполне серьезно рискуя жизнью, – слишком многим он прищемил носы. Насколько мог, я обезопасил упрямца, даже подключил к охране парней из фирмы «Друг», но гарантий это, понятно, не давало. Да и кто сейчас в безопасности? Бежать надо отсюда – со всех ног. Если бы меня тут ничего не держало!..
Гай тоже выглядел неважно, хотя по иной причине: его опять одолела хворь. Он вообще подвержен болячкам, непонятно как ухитряясь простужаться в такую жару. Немалый его нос еще разбух и зашершавился, истертый носовыми платками, а рот приоткрыт для лучшей циркуляции.
