вас позабочусь.
— Утешил! — хмыкнул Вульм.
Сам он в Шаннуран идти не собирался. Что он, дурак — лезть в пасть к Черной Вдове и в лапы к а’шури? Один раз Вульм едва унес оттуда ноги; с него достаточно.
Тем временем Эльза приняла решение:
— Мне надо в Янтарный грот.
— За каким бесом?!
— Я хочу спросить совета. Он ответит, я уверена.
— Кто?!
— Грот.
— Дура! — в сердцах плюнул Вульм. — Там же нет ничего! Один камень. А янтарь — у тебя в диадеме. Вот и спрашивай, раз приспичило.
Эльза поправила диадему:
— Мне надо туда. Я чувствую.
— Я с вами! — поспешил встрять Натан. — Мало ли, что…
— Тебе туда нельзя!
— Почему это?
— Ты — изменник, — сивилла говорила с ребенком; темнота помогала ей, скрывая громадный облик Натана. — Янтарный грот может продолжить твой размен. Ты превратишься в чудовище.
— С чего бы? — набычился Натан. — Господин Вульм сказал: пусто там…
— Тебе напомнить, что с тобой стало во второй раз?
— А что стало? Ничего не стало, — Натан с обидой засопел и запустил пальцы в шевелюру, нащупывая рожки. Хвала Митре, расти они, вроде, перестали. В волосах и не заметишь, если нарочно не приглядываться. — Пойду, и всё тут…
— Ты останешься здесь.
— Я вас одну не отпущу! Ну и пусть чудовище! Господин Циклоп говорил: чудовища были добры к нему. Я тоже буду добрым чудовищем. Так даже лучше! Пусть только кто-нибудь сунется к вам…
Вульм мысленно проклял все на свете. Сивиллу с ее гротом, Натана с его упрямством, Циклопа с его Шаннураном…
— Ты не пойдешь!
— Я…
Жесткая ладонь Вульма запечатала изменнику рот.
— Я пойду с твоей ненаглядной Эльзой. Думаешь, не справлюсь?
— М-м-м…
Вульм убрал ладонь.
— Я не… Не думаю я.
— Вот и не думай. А то рога наставлю: до потолка.
Сегентаррец подхватил с базальта плотно набитую сумку из оленьей кожи. Оружие, припасы, деньги… Возвращаться в пещеру Вульм не собирался.
Не любил прощаний.
В первый миг Эльза едва не ослепла. Солнце, встав над горизонтом, било прямо в глаза. Снег вокруг искрился мириадами блесток — сиял, переливался, подмигивал. От бушевавшей ночью метели не осталось и следа. Умытое, праздничное небо сияло голубизной. Свежая пороша укрыла землю, похоронив под собой всё непотребство и ужасы ночи. Сивилла с трудом проморгалась, вытерла слезы. На дубленой физиономии Вульма ожоги были заметны слабо; тем не менее, сегентаррец зачерпнул пригоршню рассыпчатого, хрусткого снега и приложил к лицу. Эльза последовала его примеру. Стало легче; кусачие муравьи угомонились. Вульм обернулся, приглашающе махнул рукой и принялся спускаться первым. Эльза осторожничала: она слишком хорошо помнила, как сорвалась с уступа в прошлый раз.
Меньше всего сивилла хотела повторения.
Возле скального моста, ведущего к гроту, Вульм замер и резко обернулся. Долго, с подозрением, всматривался из-под руки в сугробы, вылизанные ветром. Щурился; молчал. Наконец из-за сугробов с хриплым карканьем взлетела ворона, и Вульм угомонился.
— Показалось, — буркнул он.
Словно извиняясь за старческую мнительность, сегентаррец повел затекшими плечами — между лопатками хрустнуло — и ступил на мост. Сивилла заторопилась следом. Мир объяла тишина: редкая, благоговейная. С края моста, шелестя, сорвалась снежная шапка, мягко ухнула в пропасть. Эльза замедлила шаги, стараясь держаться на середине узкой перемычки. Лишь когда мост закончился, и они оказались на площадке перед гротом, Эльза с облегчением выдохнула. И ощутила, что вся вспотела под одеждой, несмотря на морозец, щиплющий щеки.
Вульм достал из-за пояса факел, а из сумки — огниво. Факел разгорелся с третьей попытки.
— Держи. Я тут обожду.
— Спасибо.
Взяв факел, Эльза устремилась ко входу в грот.
— Ты недолго там! — крикнул ей в спину Вульм. — Если что, кричи.
— Хорошо…
Отсветы пламени ложились масляными бликами на дикий камень стен. Потолок ощерился шершавыми клыками, с пола навстречу им вырастали другие. Перед Эльзой распахнул пасть дракон-исполин. Страха не было: с каждым шагом сивилла узнавала знакомые очертания, лишенные медового сияния. Будто с изделия мошенника-ювелира содрали позолоту, обнажив грубый свинец. Померещился принц Альберт: мальчик лежал в смятых простынях, а над ним склонились двое — тощий и толстый. Тощий что-то втолковывал принцу; толстяк кивал, подтверждая. С каждым словом лицо Альберта менялось… Эльза вгляделась, пытаясь разобраться в происходящем, но видение растаяло. Она стояла на месте, где раньше погружалась в грезы, готовя очередной размен.
«Зачем ты пришла сюда?» — спросила крыса.
«Чью жизнь ты собралась разменять?» — мурлыкнула кошка.
«Свою?» — предположил ворон.
Не ответив, Эльза воткнула факел в трещину и опустилась рядом, на стылый камень. Поза для отрешения. Успокоить дыхание… Нет, мысли и чувства — бунтовщики! — отказывались уходить. Душа и разум восставали против безмятежности. Эльза вновь стала маленькой девочкой, твердо уверенной: не думать, не чувствовать может только покойник в гробу. А она — живая! На глаза навернулись слезы. Почему именно сейчас?! Когда ей так нужно… Отсветы факела множились, расплывались. Янтарные струйки текли со сталактитов, собирались на полу в медвяные лужи. Сквозь металл диадемы сивилла ощутила теплую пульсацию янтаря. В такт ей мерцал грот, на краткие мгновения озаряясь светом, который, казалось, ушел отсюда навсегда. Ты можешь все вернуть, говорил он. Стоит тебе захотеть, и стены вновь прорастут солнечным янтарем. Грот, диадема и ты — последняя из сивилл; чувства и разум, воля и желание…
Слезы текли по щекам Эльзы: радость и отчаяние. Янтарный грот дарил блудной дочери право выбора, а сивилла не знала, что делать. Возродить грот? Оставить все, как есть? Бежать за тридевять земель, на край света? И всю жизнь мучиться сомнениями, гадать, верно ли ты поступила? Распутье, подумала она. Перекресток дорог, и некому подсказать, куда идти. Дар прорицания молчал, молчали ворон, собака и крыса; безмолвствовал камень, озаряемый темно-желтыми сполохами.
Мы похожи, сказала себе Эльза. Две женщины; две заложницы судьбы. Я, сивилла с янтарем, заключенным в диадеме — и другая, волшебница в камне, вросшем в лоб мужчины. Выжившая чудом — и чудом воскресшая. Еще недавно я металась между двух огней: человек и зверь, разум и чутье. Инес мечется между любовью и убийством, страстным, звериным желанием воплотиться — и гордым, человеческим отказом воплощаться такой ценой.
Мы — сестры, рожденные бедой и случаем.
Это что-то значит?
Грот молчал. Лишь неподалеку с потолка капала вода. Мало-помалу стук капель превратился в звук шагов. Скрипел снег под ногами. Позже пришли голоса: смутные, неприятные. Неужели грот ответил ей?! Эльза затаила дыхание. У входа разговаривали. Ей показалось, что она различает голос Вульма, но слов было не разобрать. Ступая как можно тише, Эльза направилась к выходу. Когда снаружи забрезжил свет, она тщательно загасила факел. Почему она кралась, подобно вору? Звериная осторожность,
