Повелитель же чужаков не пожелал обитать на руинах чужого величия, но, выстроив новый град в Нагорье, поставил там свой престол, назвав себя Императором.
Тогда отняли у людей новые господа извечные вольности; земли, дотоле общинные, раздали храбрейшим из воинов своих, коих нарекли сеньорами, а в придачу к земле отдали и свободных людей, ту землю возделывавших.
И не стало в мире правды; сильный невозбранно грешил, а верный таился.
Но минули годы, а потом еще годы — и вышел в мир из неведомого укрытия некий рыцарь. Королевским колосом был украшен его щит, и корона из колосьев венчала чело, та самая корона, что пропала без следа в последней битве, когда сила пришельцев сломила силу земли и низвергла во прах славу Старых Королей.
И встали люди по зову его — все, как один, объединенные верой и гневом; гнев же породил месть, и ужасом истекала земля. Потоком лилась кровь; ни детский лепет, ни почтенная седина не охраняли чужаков от мщения; казалось уже, что оборвана нить судьбы владык, восседающих на престоле в Новой Столице.
Увы, не пожелал этого Вечный, ибо творилось сие не по воле Его, но вопреки ей.
Перед последним боем испепелил он мятежное воинство небесными молниями. Мужицкого же короля поставили пред ликом Императора. И повелел тот, ликуя, подвергнуть бунтовщика худшим из пыток, а истерзав — казнить такой смертью, чтобы запомнилась на века.
Но воззвали к Вечному Четверо Светлых:
— О Всесущий, явив грозу, прояви и справедливость! Без воли твоей не одолели бы смертные мятежника. Твой он пленник, не их. Сам реши его судьбу: хочешь — убей, хочешь — помилуй…
Вечный же, услышав это, признал: да, это так; отнял Он бунтаря у земного владыки и, призвав к себе, спросил:
— Хочу спросить: как смел ты, нарушив волю Мою, поднять из тлена корону отцов? И еще хочу знать: почему нарушил порядок вещей, позволив низшим топтать высших?
И ответил Вечному побежденный:
— Слишком долго прожил я, скрываясь, среди тех, кто, утратив свободу, тоскует о ней; понял я: не осталось под небосводом правды и, правды не зная, живет человек, подобно скоту. Но не должно быть так, даже если есть на то воля Твоя!
Дерзки были слова бунтовщика, бестрепетен взгляд.
Разгневался Вечный.
И присудил.
— Сам признаешься, ничтожный: не на господ руку поднял, но на Меня, замыслив изменить предначертанное Мной. Потому караю тебя карой худшей, чем измыслил бы Император, кровный враг твой. Лишаю я тебя права на смерть и права на речь. Бродить отныне по свету бессмертным и неприкаянным, скорбящим и бессловесным, видеть горе и слезы тех, кого тщился оборонить, но быть не в силах вмешаться.
Грозен был Вечный, и Четверо Светлых не посмели вступиться.
И еще добавил Он:
— Кровь невинных и бессильных, лишь родством и гербом виновных, пролитая с попустительства твоего, взывает ныне ко мне. Не желаю слышать стона ее. Твоя ноша, тебе и нести.
Сказав так, окунул мятежника в алый ручей у ног своих и вынул оттуда, когда окрасились латы кровавым багрянцем. Сделав это, смягчился, ибо понимал — жестока кара — и сознавал: не по вине назначена, но в запальчивости.
Тогда-то и изронили слово свое Четверо Светлых:
— Что сказано Вечным, то сказано навечно. Быть по сему. Но добавим и мы. Ездить тебе в багряных проклятых латах, смотреть на горе, слышать зовы о помощи — и не мочь вмешаться, и, пока не пойдешь к людям сам, будут люди бежать от тебя прочь. Но лишь до поры, пока зло под солнцем не превысит предела. Когда же свершится такое, иссякнет заклятье и рухнут препоны; иди к обиженным, и станет приход твой знаком от Нас. Непокорные придут к тебе, и ты объединишь их мощь; праведники признают тебя, и ты утвердишь их правду. Без слов поведешь и победишь. А когда победишь, вернется к тебе дар речи, и долгим будет царствие твое, и завершится почтенною смертью.
И побрел Багряный по земле, бессмертный и бессловесный; все горе мира видел и все стоны слышал — вмешаться же не мог. Ни на клич непокорных, ни на зов праведных не откликался он, и погрязали непокорные во зле, а праведники таились в укрытьях.
Ибо не пришел еще предел горю людскому.
Но никому не ведомо, где тот предел…»
Этот вариант коллегия утвердила единогласно.
Безукоризненный, стопроцентно защищенный от превратностей судьбы наблюдатель и информатор, способный в нужное время переключиться на контакт с местными властями и, произведя должное, совершенно однозначно предсказуемое впечатление, провести предварительные переговоры — на своих условиях.
Точнее говоря, на условиях Федерации.
И пусть потом раскосые мандарины вкупе с бородатыми шейхами, не говоря уж о недоделках из Лиги, грызут себе локти…
Договор есть Договор.
Бюрократы, протирающие штаны в Ассамблее, млея от восторга, единогласно утвердили бюджет проекта, и дело пошло именно так, как оно и бывает, когда за работу платят вдвойне; кибера-разведчика спроектировали и сдали в эксплуатацию уже в начале второго квартала, на пять недель раньше установленного срока.
К сожалению, непосредственный ход работ контролировал некто Резник.
Он же Хомяк…
…Бом-мм!
Я вздрогнул.
Смешливый скелетик, вынырнув из пещерки, вновь занес молот над колоколом.
Бом-мм!..
Антиквариат, разрази его Вечный!
Бом-мм!..
С третьим ударом ожил экран компофона.
– Пора, — сказал Маэстро.
Экка третья,
из которой читатель узнает, что иногда разговаривают и те, кому самим Вечным велено помалкивать
Степные люди заявились глубоким вечером, почти ночью, когда закат уже увядал; судя по тому, что темно-багровая полоса, обжигающая далекие лесистые холмы, уже понемногу начала выцветать, бычий час подошел к концу и до волчьего часа оставалось всего ничего. Их, вынырнувших из сумрака, было немного — человек восемь, одеты они были по-разному, кто во что: двое — по-степному, почти в лохмотьях, правда, из дорогой ткани, один, явно городской, — совсем по-господски. На остальных были вполне пристойные куртки и добротные рубахи со шнуровкой на груди, заправленные в широкие шаровары. Зато пояса у всех были одинаковы: широкие, лоснящиеся, схваченные крупными медными пряжками.
