Разговор этот лишь отчасти удовлетворил Сонино любопытство. Девушка прекрасно понимала, что такое совершенство не может существовать само по себе, что должна быть какая-то сила, возможно, даже сверхъестественная, которая поддерживает уклад жизни этих горцев неизменным и гармоничным, не давая этому племени скатиться до того полудикого существования, в котором прозябает большинство окрестных племен. Но когда Соня попробовала узнать об этой таинственной силе, Ваату ушел от ответа.
— Сегодня к нам должны прийти юноши из соседнего селения, расположенного на востоке долины,— сказал он, переводя разговор на другую тему.— Вечером состоится церемония приема гостей и небольшой праздник. Обязательно приходи на него, тебе должно понравиться.
* * *
Ночь постепенно опускалась на землю, прозрачная, тихая, звездная. На обширной площади, расположенной посередине селения, горел большой костер. Он трещал и разбрасывал искры, походившие на золотистых пчел, улетающих прочь, в темноту. Вокруг костра на охапках свежей, соломы сидели жители деревни. Пляшущее пламя то ярко освещало, то прятало в густую тень лица людей и стены домов, расположенных вокруг площади, легкий ветер уносил прочь ароматный дымок костра. Похоже, для костра тщательно подобрали особые деревья, которые, сгорая, давали на редкость приятный запах, напомнивший Соне сладковатое благоухание ароматических смол, что использовали богатые модницы в больших городах, таких как Аграпур, Шангара и Акит. Луна, идущая на убыль, но все еще яркая, медленно и величаво поднималась над кольцом гор, окружавших долину.
Мужчина, на вид лет тридцати — тридцати пяти (а на деле — кто знает?), вышел из-за спин сидевших в ожидании людей, прошел в освещенный круг и остановился почти у самого костра, ярко озаренный его пламенем. Некоторое время он стоял совершенно неподвижно, как бы собираясь с мыслями, потом запел, негромко, почти не разжимая губ, протяжную и печальную песню. Постепенно исполнитель начал двигаться в такт мелодии, тягучие, медленные движения мало-помалу переросли в танец. Все жесты были мягкими и нарочито замедленными, словно действие происходило под водой или во сне. А голос певца, низкий и звучный, постепенно набирал силу, становясь призывным и даже властным. Хотя Соня не понимала слов, но и она тоже попала под влияние этого неторопливого, могучего ритма. Скользящими шагами, танцор двигался вокруг костра, руки его совершали сложные и явно ритуальные движения. Пройдя полный круг, он остановился и умолк, а затем отошел в сторону и сел среди зрителей, которые продолжали молчать, ни единым звуком не выразив своего одобрения. По-видимому, этого и не полагалось делать, ведь обрядовые танцы предназначаются не для того, чтобы ублажить зрителей, а для того, чтобы угодить богам.
— Объясни, пожалуйста, о чем он пел,— попросила Соня Ваату.
— Это очень древняя песня,— отозвался тот.— В ней говорится, что вся наша жизнь — это большой круг. Мы приходим в этот мир ниоткуда, из небытия, и, пройдя весь круг своей жизни, снова уходим в небытие, в никуда. Но этого вовсе не надо бояться…
На смену первому певцу к костру вышел юноша, наверное, один из пришедших накануне в селение, с каким-то музыкальным инструментом в руках, который имел небольшую округлую деку и длинный гриф с туго натянутыми жилками струн. Обогнув костер, он встал напротив стайки нарядно одетых, убравших волосы цветами девушек и положил пальцы на струны. Девушки сразу начали перемигиваться, шушукаться, смущенно хихикать. Юноша принялся пощипывать струны, зазвучала мягкая мелодия, приятная и радостная, а в такт ей юноша запел. Исполнив несколько куплетов, он умолк, продолжая, однако, наигрывать на своем инструменте, а одна из девушек запела высоким голоском, как бы отвечая музыканту.
— О чем они поют? — спросила Соня.
— Юноша рассказал, как прекрасна его возлюбленная, и просил ее согласиться соединить их судьбы. Девушка отвечает согласием,— пояснил Ваату.— После этой церемонии они считаются мужем и женой.
Тем временем песня закончилась, а юноша и девушка, взявшись за руки, сели в сторонке. Лица их сияли счастьем.
Вслед за первым юношей вышел и запел второй, но на этот раз ответная песня девушки оказалась очень короткой и вызвала взрыв смеха среди ее подружек, да и селяне постарше улыбались и покачивали головами. Казалось, ответ развеселил их, но в то же время и озадачил.
— Похоже, этот жених получил отказ? — поинтересовалась Соня.
— Да, ты правильно поняла,— ответил Ваату.— Причем отказ был, пожалуй, излишне резок. Правда, Ниэнте, так зовут этого молодого человека, иногда ведет себя слишком гордо и даже хвастливо. Что ж, возможно, теперь он научится скромности и смирению.
Церемония сватовства меж тем продолжалась. Уже успели образоваться десятка полтора счастливых пар, а двое или трое юношей получили отказ, выраженный иногда деликатно, а иногда и не очень. Но вот очередной жених, выйдя к костру, направился почему-то не к невестам, а в другую сторону. Обогнув костер, он остановился перед Соней и, перебирая струны своего инструмента, запел глубоким звучным голосом:
Эрейон вигитлар окреон умм биз Элейон угитлар сетийон умм биз…
Уже догадавшись, что все это должно означать, Соня внимательно разглядывала певца. Это был молодой мужчина высокого роста, несколько сухощавый, но широкоплечий и стройный. Темные, слегка выцветшие волосы волнами спадали на прямые плечи. Как и большинство мужчин селения, он носил небольшую аккуратную бородку. Горбоносое лицо его было чуть скуластым, темные, глубоко посаженные глаза и жесткие очертания рта выдавали человека, уверенного в себе, а может, даже и властного.
— Его зовут Теранои,— сказал Ваату.
— О чем он поет? — спросила Соня.
— Девушка с волосами, цветом схожими с медью, горящими, как солнце на закате, ты пришла к нам из далеких краев. Ты сильна и отважна, демоны Перевала Судеб не смогли остановить тебя и вынуждены были отступить, открыв тебе дорогу к нам, живущим в этих горах. Останься с нами навсегда и войди в мой дом, ибо девушка не должна жить в одиночестве…
«О боги,— подумала Соня,— и здесь то же самое, что и везде. До чего же мужчины всех краев похожи друг на друга, будь они гирканцами или кхитайцами, ванирами или дикими пиктами. Ну волосы, как медь, ну не уродина и не горбунья какая-нибудь, вот он уже и растаял, готов разделить со мной весь остаток жизни. Но он ведь в первый раз меня видит. А может, в конце концов у меня есть любимый? А может, я злобная стерва и отравлю ему существование? Только он об этом не думает, вернее, не хочет думать. И почему мужчины, встретив привлекательную девушку, сразу раскисают и глупеют?»
