class="p1">— Но я знаю, что ситхи воевали, — запротестовал Саймон. — Я
точно знаю.
— Только чтобы защитить себя, — ответила Адиту. — Один или два раза в нашей истории, как в данный момент мои мать и брат, мы сражались, чтобы помочь тем, кто вставал рядом с нами во время испытаний. — Теперь она говорила очень серьезно. — Но даже сейчас, Саймон, мы взялись за оружие только из-за того, что хикеда’я выступили против нас. Они вошли в наш дом и убили моего отца и Первую Бабушку, а также многих наших собратьев. Не думай, что мы бросились в битву за смертных, стоило кому-то из них взмахнуть мечом. Наступили странные времена, Саймон, и ты знаешь это ничуть не хуже меня.
Саймон сделал несколько шагов вперед и споткнулся о кусок расколотого камня. Он наклонился, чтобы потереть большой палец, который сильно ударил.
— Клянусь кровавым Деревом! — негромко выругался он.
— Ты плохо видишь ночью, Сеоман, — сказала Адиту. — Я сожалею. Сейчас мы отсюда уйдем.
Саймон не хотел, чтобы с ним обращались как с ребенком.
— Один момент, и со мной все будет в порядке. — Он потер большой палец. — Но почему Утук’ку помогает Инелуки?
Адиту возникла из лунной тени и взяла его руку в свои прохладные пальцы. Она выглядела встревоженной.
— Давай поговорим снаружи. — Она вывела его через дверь.
Ее легкие волосы, которые окутывал приятный сладкий запах сосновой коры, подхватил ветер.
Когда они снова оказались на открытом месте, Адиту взяла его за вторую руку и посмотрела на него глазами, отливавшими янтарем в лунном свете.
— Здесь не самое подходящее место, чтобы называть их имена или думать о них слишком много, — твердо сказала она, и по ее губам пробежала злая улыбка. — Кроме того, я не хочу, чтобы такой опасный смертный юноша, как ты, оставался со мной наедине в темном месте. О, какие страшные истории рассказывают о тебе в лагере, Сеоман Снежная Прядь.
Он почувствовал раздражение, смешанное с чем-то приятным.
— Они сами не понимают, о чем говорят, — ответил Саймон.
— О, ты очень странный зверь, Сеоман.
Адиту наклонилась вперед и поцеловала его — ее прикосновение не было коротким и целомудренным, какое она подарила ему при расставании несколько недель назад, но теплый поцелуй, от которого по спине у него пробежал холодок. Словно во сне, Саймон отметил, что у Адиту теплые и сладкие, точно утренние лепестки розы, губы.
Задолго до того, как он захотел прервать поцелуй, Адиту мягко отстранилась.
— Той маленькой смертной девушке нравилось с тобой целоваться, Сеоман. — На ее губах вновь появилась насмешливая, дерзкая улыбка. — Какое-то странное это занятие, ты так не думаешь?
Саймон покачал головой — он не знал, что сказать.
Адиту взяла его за руку, потянула за собой, и дальше они зашагали рядом. Она наклонилась, чтобы взять сброшенные ранее сапоги, они прошли еще немного вперед по сырой траве вдоль стены Обсерватории, и она пропела несколько тактов необычной мелодии, прежде чем заговорить.
— Ты спросил, чего хочет Утук’ку?
Саймон, смущенный тем, что произошло, промолчал.
— На этот вопрос я не могу ответить, — продолжала Адиту. — Во всяком случае, с полной уверенностью. Она — самое старое мыслящее существо во всем Светлом Арде, Сеоман, и почти вдвое старше следующего за ней старейшины. У нее странные и изощренные методы, недоступные понимаю большинства, за исключением, быть может, Первой Бабушки. Но, если бы мне пришлось сделать предположение, я бы сказала так: она мечтает о Небытии.
— И что это значит? — Саймон начал сомневаться в своей трезвости, мир вокруг стал вращаться, и ему хотелось лечь и заснуть.
— Если бы Утук’ку желала умереть, — сказала Адиту, — смерть означала бы забвение только для нее самой. Утук’ку устала от своего существования, Сеоман, но не забывай, что она старейшая и живет с тех пор, как начали петь песни в Светлом Арде, и даже дольше. Она единственная из всех видела утраченный дом, что породил наш народ. Я не думаю, что она в состоянии перенести мысль о том, что после ее ухода на земле кто-то останется. Утук’ку не по силам уничтожить все, хотя она очень этого хочет. Вполне возможно, она надеется создать величайший катаклизм, чтобы как можно больше живущих составили ей компанию и ушли вместе с ней в Небытие.
Охваченный ужасом, Саймон застыл на месте.
— Это страшно, — с чувством признался он.
Адиту пожала плечами, словно по ним пробежала волна. У нее была очень красивая шея.
— Утук’ку ужасна. Она безумна, Сеоман, однако ее безумие имеет настолько плотное и невероятно сложное плетение, как на самой изощренной из джайа’ха. Пожалуй, она была самой умной из всех, рожденных в Саду.
Луна выбралась из плена туч и повисла на небе, точно коса жнеца. Саймон практически засыпал на ходу — голова у него стала невероятно тяжелой, но он не хотел упускать этот шанс, редчайший момент, когда ситхи охотно отвечала на вопросы, к тому же прямо, без обычной для них неопределенности.
— Почему норны ушли на север? — спросил он.
Адиту наклонилась и сорвала побег лианы с белым цветком и темными листьями. Она вплела цветок в волосы, и он повис вдоль щеки.
— Две семьи, зида’я и хикеда’я, поссорились. Из-за смертных. Народ Утук’ку считал вас животными — даже хуже того, ведь мы, вышедшие из Сада, не убиваем других живых существ, если можем этого избежать. Дети Рассвета не согласились с Детьми Облаков. К тому же имелись и другие разногласия. — Она склонила голову и посмотрела на луну. — Затем Ненаис’у и Друкхи умерли. То был день, когда пала тень, и с тех пор она не исчезла.
Не успел Саймон поздравить себя с тем, что ему удалось поймать Адиту в момент, когда она была склонна к откровенности, как она снова начала изъясняться загадками… И все же он не стал задерживаться на ее неудовлетворительных объяснениях. Он больше не хотел слышать новых имен — его и без того переполняло то, что Адиту рассказала ему сегодня; и в любом случае у него имелись и другие вопросы.
— И когда две семьи расстались, это произошло здесь, верно? — нетерпеливо заговорил он. — Все ситхи пришли в Огненный сад с факелами. Они стояли в Доме Прощания вокруг какого-то предмета, будто сотканного из сиявшего огня, — и там заключили договор.
Адиту оторвала взгляд от полоски луны и посмотрела на него заблестевшими кошачьими глазами.
— Кто тебе рассказал?
— Я видел! — Глядя в ее лицо, Саймон практически не сомневался, что прав. — Я видел, когда стоял стражем в мою рыцарскую ночь. — Он рассмеялся собственным словам. От усталости он чувствовал себя глупым. — Моя рыцарская ночь, — повторил он.
— Ты все видел? —
