Защитник Жалких! Всего лишь тысяча персидских золотых монет за этот бесценный изумруд! Взгляни! Безупречный и вырезанный в форме кашмирского попугая! Всего тысяча золотых монет, и я теряю деньги на сделке – да не буду я отцом своим сыновьям!
– Взгляни, о Рожденный Небесами! Розовый турмалин из Татарии размером с мою голову! Прикосновение к нему всенепременно излечит лихорадку, расстройство пищеварения и боль скорбящих сердец! Назови меня евреем, христианином или банным слугой, если я лгу!
– Посмотри, посмотри, посмотри, о Великая и Изысканная Луна! Посмотри, о Владелец Весов Благожелательности, наделенных Силой Твоих Рук! Эта парча… посмотри, посмотри… ее соткала дочь короля Германии в качестве выкупа за отца, плененного в битве! Бриллианты, которыми она покрыта – посмотри, посмотри, – это слезы, застывшие по воле Аллаха, которые она пролила, пока ткала необыкновенную ткань!
– Посмотри!
– Купи!
– Посмотри!
– Купи!
Тягучая, сменяющаяся симфония становилась все более пронзительной, и принц, наконец разбуженный этим шумом, сел, открыв глаза, потер их и отделался от купцов обещанием взглянуть на их товары в другой раз. Сегодня он занят. Ибо он ожидал Хакима Али, изувеченного нищего, будто бы потомка архангела Израфила и курдистанской вампирши, которого уведомил о прибытии принца быстрый гонец, скакавший впереди каравана.
Хаким Али, несмотря на свое – по меньшей мере – своеобразное, смешанное происхождение, был добрым, истинно персидским патриотом и страстно желал сделать все, что было в его неосвященной силе, дабы помочь своему владыке, так как он знал бесценный секрет. Сейчас он прибыл, изувеченный, нагой, за исключением нищенской набедренной повязки, на руках двух рабов. Внешность его казалась не очень располагающей. Его глаза были желтыми в зеленую крапинку, волосы – рыжими, а лицо – коричневым, неприятным, напоминающим цветом, текстурой и очертаниями пересушенный кокос. Его тело было истощенным и костлявым, как бамбуковая рама, и от своей матери, курдской вампирши, он унаследовал птичьи когти, которые занимали место рук и ног. Также от нее он унаследовал аккуратный, пушистый маленький хвостик, очень похожий на козлиный, которым мотал из стороны в сторону, чтобы отгонять мух и москитов, и который использовал, чтобы делать жесты, для которых обычным людям потребны руки.
И он яростно жестикулировал хвостиком, когда принц рассказал ему о Зобейде и своей подавляющей любви к ней.
– Ба! – воскликнул Хаким Али. – Твои слова, словно ветер в ушах моих! Лично я не одобряю женщин. Господь Бог сотворил их только для того, чтобы помешать нам вести существование очаровательное и приятное, каковое мы могли бы вести в ином случае.
– Ты не любишь женщин?
– Я не интересуюсь ими. Семь веков или около того я был убежденным холостяком.
– Но, – возразил принц, – я-то люблю ее.
– Разве пророк Мухаммед – да здравствует он! – не говорил, что Аллах не оставил бедствия более губительного для мужчины, чем женщина? – ответил Хаким Али благочестивой цитатой.
– Несомненно, Пророк – да будь он благословен! – прав, но все равно я люблю Зобейду. Ради одной ее бесценной реснички я готов совершить множество грехов. И еще я хочу, чтобы она стала моей женой.
– Во имя моего хвоста! Почти женское рассуждение! – нетерпеливо воскликнул Хаким Али, почесывая нос левым задним когтем. – То есть совсем не рассуждение!
Но принц Персии был настойчив. Он умолял Хакима Али помочь ему отыскать величайшее сокровище, самую экзотичную редкость на земле, и наконец добавил:
– Нет цены, которую я бы не заплатил за нее, включая годовые доходы всего моего королевства и все сокровища моей древней династии!
Хаким Али рассмеялся.
– Мой господин, – ответил он, – тебе не придется заплатить и одной миллионной доли этого.
Он показал своим хвостиком на базарную будку, где были сложены в кучу для продажи персидские, бухарские и турецкие ковры, ценные шелковые шедевры ткацкого искусства, сверкающие обжигающе-малиновым, вишнево-красным и нежным сиреневым, как одушевленное пламя, змеино-зеленым и изумрудно-зеленым с желтым, как цветущий виноград, и мертвым золотом осенних листьев, с черным и серебряным, как горячая летняя ночь, которая осветилась молнией, и нежно-желтым, как рассада гороха.
– Ковры? Ба! – возразил принц. – У всех в мире есть ковры.
Хаким Али снова рассмеялся. Он указал на угол, где лежал, беспечно и небрежно отброшенный, потертый, изношенный, дешевый квадратный коврик со светлой бахромой.
– Посмотри на него! – сказал он.
– А что в нем такого?
– Купи его. Десяти золотых монет будет достаточно.
– Зачем мне его покупать?
– Потому что, – Хаким Али понизил голос, – нет ничего более редкого в Семи Мирах, Созданных Аллахом.
И когда сделка была завершена через мажордома принца, который, кстати, сторговался с продавцом ковров на шесть монет серебром и удержал двадцать пять процентов из этой суммы на свою личную комиссию, Хаким Али прошептал принцу на ухо секрет ковра:
– Эти глупые бадахшанские купцы не ведают ни его ценности, ни его сокрытой тайны. Понимаешь ли, – ровным, свистящим шепотом произнес он, – это волшебный ковер Исфахана – летающий ковер Исфахана! Величайшая редкость на свете.
– Что? – прервал его принц, в голосе коего зазвучало волнение. – Ты же не имеешь в виду, что он на самом деле…
– Да! Это я и имею в виду! В этом нет сомнения! Это и правда волшебный ковер! Встань на него! Сядь на него! Присядь на корточки! Затем скажи ковру, куда ты желаешь отправиться! И – вжик, вжик, вжик! Как стрекоза, он поднимется в воздух, он пройдет сквозь воздух, высоко вверх, над крышами, над облаками, и понесет тебя туда, куда ты приказал. Хай-хо-хи! – рассмеялся он мстительно, торжествующе. – Долгие годы он лежал на этом базаре, чтобы все глупцы мира плевали на него и вытирали об него ноги. И никто не знал! Никто не знал!
– Благодарю тебя, благодарю тебя! – воскликнул принц, пока слуги укладывали волшебный ковер на носилки. – Назови свою награду!
– Не благодари меня – пока! – усмехнулся Хаким Али. – Ибо, несомненно, с помощью этого ковра ты женишься на Зобейде.
– Поэтому я и благодарю тебя!
– За это тебе не следует меня благодарить! Женщина? Во имя Аллаха! Разве не сказано, что женщина – причина печали в любви, как и в ненависти? Разве не сказано: «Среди философов китаец; среди зверей лиса; среди птиц галка; среди людей варвар; и среди всего мира женщина – самая лукавая»? Разве не сказано, более того: «Песня – красота жаворонка, хорошие манеры – красота уродливого мужчины, прощение – красота набожного, и красота женщины – это добродетель, но где нам найти добродетельную женщину»? Вах! – выкрикнул он. – Я всегда считал самок всех видов ходячими, двуногими вредительницами, чья миссия на земле подобна миссии москитов. – Тут он отогнал
