своим.
– Заменит умом своим? – Тут банкир даже осмелился улыбнуться.
– Да, – уверенно продолжала девушка, несмотря на его усмешки. – И он настолько тверд перед грехами и соблазнами, что ему доверили патронат и прецепториат над женским монастырем кармелиток, что находится тут, в Ланне.
– А, ну, это так, это так, я слыхал об этом, – серьезно сказал банкир.
– Сможете ли вы представить меня святому отцу? – спросила Агнес.
– Конечно, буду рад служить вам, – отвечал Ренальди.
– А я буду вам признательна. – Девушка учтиво улыбнулась. – И обязательно буду у вас на ужине послезавтра.
– Мы будем тому очень рады, молодая госпожа! – Банкир встал и начал кланяться.
Когда он ушел, Агнес вдруг стало еще печальнее. Нет, не из-за дворца, а из-за того, что у нее и платьев-то хороших идти в свет не было. Имелось одно, так его уже весь город видел, да и подол на нем обтрепался. И еще при новом росте, который ей теперь нравился, платье то коротко оказалось. И главное – денег, денег у нее было мало, совсем мало. А кобылица Брунхильда в замке живет, графиня! И платьев у нее уйма, и всего у нее уйма. Агнес тут стало себя жалко, захотелось плакать. Так захотелось, что едва сдержала слезы. И она поняла, кто за все ее беды ответит.
– Ута, корова дебелая, сюда ступай.
– Да, госпожа. – В дверях появилась служанка, она уже по тону хозяйки знала, что надобно ждать беды.
– Я тебе велела у платья золотистого подол обметать – ты сделала или я, как холопка, буду и дальше с нитками на подоле ходить? – спокойно и медленно спросила Агнес.
От этого спокойствия похолодела спина у служанки, она знала, чем обернется это спокойствие.
– Так вы то платье не снимаете, госпожа, – лепетала Ута, – я так думала, как постираем его, так я подол и обметаю.
– Думала ты? – спросила Агнес с улыбкой и встала из кресла. – Подойди-ка ко мне.
– Госпожа, – захныкала Ута.
– Сюда, я сказала! – взвизгнула Агнес.
Все возвращается на круги своя. Ночью вода в лужах замерзла, глина тоже. А к утру, хоть и солнце взошло, все равно не потеплело.
Лужи – лед. На глине сверху ледяная корка. Слава богу, что перед походом на горцев Максимилиан расстарался – привез кузнеца, и всех коней перековали на зимние подковы. С летними сейчас было бы плохо.
Пальцы мерзнут в перчатках. Волков берет поводья в левую руку, правую прячет под шубу, чтобы отогреть. Хорошо, что Бригитт дала ему каль – легкую шапочку с тесемками под берет, он еще брать не хотел стариковскую одежду, а теперь благодарен рыжей красавице. Ветер с проклятых гор заливает все холодом, а берет у кавалера не для тепла, для красоты. Каль только и выручает.
С юга дул и дул ветер. Южный ветер теплый? Нет, никогда ветер с гор не бывает теплым. Хоть кругом заросли кустарника, вроде ветру и разгуляться негде, а все равно все вымораживает вокруг. Не прошло и часа, они еще до лачуги монаха не доехали, а в ноге начались прострелы. Боль в старой ране может утихнуть, но никогда уже не пройдет окончательно. Вот она и вернулась. Волков трет ногу выше колена, на мгновение боль отступает. Но только на мгновение, потом опять вернется и будет изводить до конца поездки.
Он едет дальше. За ним брат Ипполит на низеньком мерине, с ним же и Максимилиан, и молодой Гренер, и красавец фон Клаузевиц, и Увалень. Хотел еще взять Сыча, у того глаз на людей есть, он их видит, но Фриц Ламме до сих пор не отошел от тюрьмы, не отъелся. Худой, беззубый, взгляд какой-то загнанный. Пусть пока дома посидит.
Дверь у лачуги открыта, ее перекосило, даже ветром не шатает.
Максимилиан, не слезая с коня, заглядывает внутрь.
– А клетки-то нет уже.
Клетка у монаха была из железа. Железо – вещь недешевая. Клетка еще и с замком была. Конечно, утащили ее. Те же люди Рене и Бертье унесли: до поля, на котором они растили рожь, отсюда всего час ходьбы.
– Бог с ней, с клеткой, поедем дальше, нам еще три часа до замка барона скакать, – сказал Волков.
Никто ему не возражал.
* * *
Зря он скакал по холоду, зря ногу морозил. В замок их не пустили, даже ворота не распахнули. Заставили на ветру ждать, ни вина, ни хлеба не предложили с дороги. То было невежливо, но Волков стерпел, понимая, что барону сейчас не до визитов.
Стражник вышел из ворот, забрал мешок с доспехами барона и сказал:
– Господин сейчас к вам спустится.
– Господин? – не понял Волков. – Барон к нам спустится?
– Нет, не барон, к нам пожаловал господин Верлингер, дядя барона из Вильбурга. Он велел передать, что к вам выйдет, как только поговорит с доктором.
Сказав это, солдат взвалил мешок на плечо и скрылся в воротах замка, а кавалер и его люди остались у ворот, на ветру. Опять пришлось ждать у закрытых дверей.
Долго стояли, в замке словно ждали, что незваные гости замерзнут, что им надоест и они уберутся прочь. Но Волков ехал сюда четыре часа и уезжать, ничего не выяснив, не собирался. Он спешился и ходил не спеша, кутался в шубу, поднимая воротник, и «расхаживал» ногу, надеясь, что та перестанет ныть.
Наконец, тяжелая створка ворот, скрипнув, отворилась, и к ним вышел немолодой господин, был он бледен и кутался в одежды от ветра.
– Господин Фолькоф?
– Господин Верлингер?
Они раскланялись, и пожилой господин заговорил:
– Фамилия Баль признательна вам за вашу заботу, кавалер. И наша фамилия горда тем, что представитель ее имел честь плечом к плечу с вами и другими добрыми господами нашей земли участвовать в столь знаменитом деле, что было у холмов.
– И я рад, что в трудную минуту член вашей славной фамилии пришел мне на помощь, – поклонился Волков. – Как самочувствие барона?
– Он тяжек, – сухо ответил дядя барона.
– А смогу ли я с ним поговорить? Прискорбный случай, что приключился с кавалером Рёдлем, был на моей земле. И на мне, как на господине той земли, лежит ответственность за случившееся.
Господин Верлингер скривился и мотнул головой, демонстрируя отказ.
– Сие невозможно. Барон чаще бывает в беспамятстве, чем в чувствах.
– У него жар? Наконечник болта удалили? – проявлял заинтересованность кавалер.
– Да, наконечник болта удален, – явно нехотя говорил господин Верлингер. – И у него жар, рана воспалена.
– Со мною отличный врач, – продолжал Волков, – он может осмотреть рану.
– Я благодарен вам, кавалер, но у нас тоже врач не из последних, – заносчиво
