Вот эта лекция. Отлично.
Анте Давьер весь день не отвечал на ташени Кадии, так что, увы, ей придется вторгнуться в его личное пространство.
Стражница размяла руки, готовясь к заклинанию. Она редко использовала магию. Кад слегка потряхивало от нервов, от слез, застилавших глаза, но, к счастью, это было не то волшебство, которое при малейшей ошибке могло наворотить проблем.
Девушка сложила пальцы домиком, затем вывернула ладони от себя, снова к себе, коснулась мизинцем правого уха. Пробормотала несколько слов на стародольном языке и бросила прядку Давьера на пол. Смоляные волосы магната вспыхнули. Тонкая светящаяся дорожка проявилась будто из ниоткуда. Кадия раскрытой ладонью утерла слезы, взяла со стола меч и отправилась по следу.
****
— Конечно, я догнала его. Суслик так несется, что пол королевства проскачешь и не заметишь, куда уж этому козлу на пегом недоразумении. Заклинание получилось дерьмовое, правда. Быстро выветрилось. Но опять — хвала Суслику! Не зря папа за нее триста тысяч выложил. Эх-ушкье, взяв магический след, уже не отпускает жертву. Эти лошадки поумнее людей будут, Дахху, говорю тебе…
Дахху не отвечал.
Он уже неделю не отвечал никому и ни на что. Кома — дело серьезное.
Больничная палата постепенно погружалась в темноту, и Кадия отстраненно наблюдала за тем, как растворяются по углам, теперь невидимые, шкафы с лекарствами и ядами.
Это был реанимационный блок Лазарета — старинный зал со сводчатым потолком, величавыми портретами великих целителей прошлого и двадцатью койками в два ряда. Все, кроме одной, были пусты. Сквозь высокие, до потолка, арочные окна в зал проникали последние отблески солнца. Через открытую форточку доносился отдаленный колокольный звон.
Кадия придвинула стул вплотную к кровати и теперь сидела на нем с ногами, как на жердочке. Она зажала между согнутыми коленями полупустую бутылку вина. Горлышко подпирало ей подбородок. Не то чтобы это было удобно, но Кадии нравились экстравагантные позы. Даже если никто не видит.
Дежурная медсестра в белом чепчике прошла сквозь зал, не кивая, не поворачивая головы. По уговору, после каждого посещения Мчащаяся оставляла на стуле приятно звенящий мешочек с золотом. За это ей дозволялось сидеть в Лазарете, сколько вздумается. С сапогами на стуле, с вином в голове, как угодно.
Начиная с того дня, Кадия приходила сюда каждый вечер. Первые разы это было похоже на прием психолога. Она снова и снова пересказывала бессознательному Дахху события двадцать восьмого мая, и чудесным образом под утро ей становилось легче. Ровно настолько, чтобы выдержать еще один день на работе.
Суровый гном Груби Драби Финн, руководитель Чрезвычайного Департамента, приставил Кадию к повышению за поимку маньяка. Она давно об этом мечтала, так что это было хорошо — в теории. В реальности — не очень. Мчащаяся предпочла бы отпуск всем этим новым обязанностям.
Хотя… Как бы она его провела? Учитывая, что тот день, как серпом, выкосил всех ее близких людей?
Кадия встряхнула головой, белокурые локоны рассыпались по плечам. Нельзя так говорить. Они ведь все живы. Просто не с ней.
Она почесала нос и продолжила свой рваный монолог, обращаясь к Дахху:
— В общем, когда я его приперла к стенке, он пытался что-то вякать… Про любовь. Про то, что «неужели наши отношения были зря». Но я подумала — может, в том и был их высший смысл, их задумка, чтобы я поймала его и отправила в тюрьму? Может, никто другой не смог бы? Не нашел бы его, не догнал бы, не уделал бы на мечах…
Кад вздохнула и поправила перевязь на плече. Анте Давьер был куда более хорошим фехтовальщиком, чем она. Когда она настигла его на заброшенном лесном тракте, то где-то в глубине души надеялась, что все это — одно большое недоразумение. Что он ни в чем не виноват.
Но, пока она продолжала настаивать на том, чтобы они вернулись в город и обратились к юристам, Давьер неожиданно напал на нее и попытался убить. Всерьез убить, без шуток.
Ее! Кадию!
Она с досадой глотнула прямо из бутылки и, наклонившись к неподвижному Дахху, шепнула ему, будто по секрету:
— Я думала, проиграю. Если бы не кольчужная жилетка под свитером — я была бы сейчас куда дальше от Шолоха, чем ты, Дахху. Он раз десять попадал мне прямо в грудь. Но глупее всего другое. Когда ко мне все-таки пришло осознание того, что все взаправду, и я начала наступать, а не только обороняться, я… Я почувствовала себя предателем. Предателем самого низкого пошиба, которого надо распять в северных льдах вниз головой. Как будто это я была виновата в том, что сделал он. И в том, что произошло с Тинави и с тобой. А Карл… Небо голубое, лишь бы оказалось, что мальчик сбежал, а не погиб во время землетрясения! Думаю, так и есть, но…
На лице Дахху ничего не поменялось. Носатая физиономия умника-Смеющегося, обращенная к потолку, была похожа на восковую маску. На веках чуть проглядывают зеленоватые сосуды, губы тонкие и серые, коричневые кудряшки заботливо уложены медсестрами по кругу, будто у какого-то дурацкого степного ангела.
Кадия, повинуясь внезапному порыву, дотронулась пальцами до шрамов, густо покрывавших шею друга. Отметины, оставленные волкодлаком в младенчестве Дахху — давняя история, были на виду, и Кадия решила, что другу это не понравилось бы.
Она залезла в прикроватную тумбочку, чтобы там, среди личных вещей, отыскать привычные шарф и шапку Дахху. Их не было. Зато Кадия наткнулась на толстую стопку бумаг, перевязанную бечевой. Витиеватые буквы на верхнем листе гласили: «Доронах. Энциклопедия». Нижний угол был густо перемазан засохшей кровью.
Кадия опустилась на холодный мраморный пол лазарета и неожиданно для себя расплакалась.
ГЛАВА 1. Пленница побережья
Семь праховых дней я проторчала на берегу Шепчущего моря. Более глупой траты времени и представить себе нельзя, но что поделаешь, если попал в ловушку?
Помню, магистр Орлин целый семестр читал нам с Кадией и Дахху лекции про Шэрхенмисту.
Наставник воодушевленно рассказывал про эту загадочную страну молчаливых, бледнокожих шэрхен, которые испокон веку придерживаются политики невмешательства и набиты секретами, как манускрипт Вонойчи. Но это был первый курс нашего обучения… Что в переводе на человеческий язык означает: мы были ленивыми и жизнерадостными олухами, склонными скорее считать ворон за окном, нежели слушать старого мастера.
Так что, прощаясь с Карлом после битвы в Святилище, я не вспомнила, что у шэрхен есть охранная береговая система, направленная против незваных гостей. И, оставшись на побережье одна, влипла по полной. Совсем как муха в янтаре.
Сколько я ни бежала вглубь острова, к видневшимся вдали силуэтам сосен, они не приближались ни на йоту. Да и море за спиной никуда не девалось. Ехидно перекатывало свинцовые волны в ста метрах позади, как приклеенное.
Местный пейзаж стал для меня до отвращения знакомой декорацией. Я научилась удерживать равновесие на скользких черных валунах, карабкающихся за горизонт. Я ловко перепрыгивала через илистые лужицы с моллюсками на дне. Я выяснила, что на пористые каменные губки лучше не наступать — они только кажутся надежными, а на деле крошатся под ногами, как безе.
Грубые мозоли покрыли мои ступни, заставив с тоской вспоминать о разнообразных благах цивилизации. Но куда больше меня пугали жесткие наросты на сердце, появившиеся за эту неделю.
В первые сутки на пляже я еще как-то бодрилась.
Скакала туда и сюда, как боевой петушок, полная энтузиазма и готовности к великим свершениям. Мне удалось излечить себя от укусов насекомых — потусторонних приспешников Зверя, и, воодушевленная успехами по части карловой магии, я разрабатывала в голове эпический план того, как быстро вернусь домой и триумфально раздам всем злодеям леща. В душе я уже ликовала, авансом, свято веря в свою звезду. Раз уж судьба возвела меня в ранг героя-страдальца (именно так я себя и видела: борьба с маньяком, несправедливое заключение в тюрьму, магическая битва в иной реальности — что это, как не доказательства моей избранности?), она точно будет и дальше приглядывать за мной, гладить по головке и помогать в преодолении трудностей.
