Желудок начал взрыкивать, как голодный пёс. Надо бы зашвырнуть в него какую-нибудь ерундишку вроде куска мяса, пусть даже зажаренного с кровью, а потом залить это непотребство вином, чтобы уже без спешки наброситься с ножом на печёного кабанчика, что как издевательство над людскими чувствами истекает соком... прямо как перед глазами!.. посреди стола на блюде, где по бокам поместились ещё и жаренные в собственном соку перепелки...
Он шумно сглотнул слюну. В животе громко заквакало. Жаба приподняла голову и нерешительно квакнула в ответ.
— Это не тебе, глупенькая, — объяснил Мрак. — Это мне... Не понимаю, как они мёдом и акридами?
Она с готовностью прыгнула ему на руки, он сделал несколько шагов к выходу, и утреннее солнце ослепило привыкшие к полумраку пещеры глаза. Жаба заворочалась, недовольно заворчала. Мрак позволил ей выкарабкаться, она взобралась на плечо и там уселась, толстая и насупленная, оглядывая мир неподвижными глазами.
Он забросил за плечо лук и тулу со стрелами, пошёл вниз по тропке. Гора сразу осталась за спиной, по сторонам побежали кусты, серые от пыли, но дальше, на продуваемом месте — зелень как зелень, воздух свежий, земля из каменистой перешла в хороший добротный подзол, вслед за кустами стали попадаться деревья, одинокие и группками, дважды он пересёк небольшие рощи.
Жаба начала дремать, раскачивалась. Её когтистые лапы цепко хватались за шкуру на плече, но всё же свалилась, он едва успел подхватить на лету. Сунул в мешок, она даже не колыхнулась, только сразу согнулась калачиком на дне. Мрак закинул мешок за плечо и ускорил шаг.
Солнце поднялось над деревьями, но воздух всё ещё оставался чист, свеж. Потянуло близостью воды. Впереди слишком роскошные деревья, заросли кустарника, листья сытые, что значит корни тянут воду прямо из реки...
Навстречу по тропке двигалась ветхая от старости женщина. Согнутая, как в поясном поклоне, она при каждом шаге опиралась на толстую суковатую палку. Из-под серого от пыли платка выбивались такие же серые, покрытые пылью, седые волосы.
При виде Мрака остановилась, он развел руки в стороны, мол, грабить не собираюсь, старуха настороженно рассматривала незнакомца подслеповатыми глазами, лицо её напоминало печёное яблоко, спросила скрипучим голосом:
— Не в Барбус ли идешь, добрый человек?
— Это я добрый? — усомнился Мрак. — Может, и в Барбус, если он выскочит на дорогу.
Старуха с некоторым испугом смотрела в его широкое, побитое оспой лицо, сказала надтреснуто:
— Да уж точно выскочит...
— Откуда ведаешь?
— Потому что ведьма я. Что-то в тебе странное... дай-ка ладонь, посмотрю...
— Ведьма? — повторил Мрак. — На, смотри... Проверим, ведьма или просто людёв пугаешь.
Колдунья смотрела на его широкую твёрдую ладонь долго и с недоумением.
Лицо застыло, потом с испугом отшатнулась, ещё дольше всматривалась в странного человека.
— Да, — прошамкала она наконец, — как только твоё сердце ещё не сгорело? Мрак буркнул:
— Сгорело. Один пепел. Она кивнула.
— Пепел и головешки, сердешный. Но есть и крохотный зелёный росток на самом краю поля... береги его, чужестранец! Завянет — умрёшь.
Мрак подумал, пробормотал:
— Как раз теперь бы не хотелось.
— Понимаю, — прошептала ведьма. — Я не знаю, как тебе удалось, но я не вижу конца твоей жизни... Она теряется в той дали, куда мой взор заглянуть не может. Однако ты всё же можешь умереть даже сегодня. Не от меча или стрелы, как ты думаешь!.. Ты ещё не знаешь, что нельзя выронить хотя бы слезу, нельзя вознегодовать, нельзя разгневаться...
Мрак воскликнул:
— Так это и не жить!
— Это не всю жизнь, — успокоила ведьма. — Ты так истерзал сердце, что не выдержит даже самой малой слезинки... Сгорит дотла. Дай зарасти выжженному полю молодой травой. Это недолго, всего годик-другой...
— Ого! — сказал Мрак. — Нет, я не собираюсь реветь или терзаться... сам не знаю, что со мной было, затмение какое-то, но всё равно, годик-другой — это же вечность!
— Ты ещё узнаешь, что такое вечность, — сказал ведьма загадочно. От её скрипучего голоса мороз пробежал по его спине. — Год-два — это меньше, чем день. Потом это будет даже меньше, чем час...
Мрак дал ей монету, покачал головой и пошёл в сторону реки. В голове всё ещё звучали странные слова ведьмы, это же надо — не волноваться, не гневаться... как вдруг настороженные уши уловили впереди вроде бы детский плач. Раздвинул кусты, у самой воды сидит, подтянув колени до самого подбородка, худой подросток. Когда Мрак вывалился из зелени, подросток испуганно оглянулся. Мрак присвистнул. При резком движении из-за головы подростка выметнулись длинные светлые волосы. На него уставились огромные зелёные глаза совсем молоденькой девчушки. Рядом с ней на траве лук, простой, из гнутой палки, и берестяной колчан со стрелами.
— Чего ревёшь? — спросил Мрак участливо.
Она от его рыка подпрыгнула, губы затряслись, а глаза стали совсем как два блюдца.
— Я... я ничего...
— Чего ревёшь? — повторил он. Взгляд его скользнул по воде, привычно измеряя скорость течения, крутизну берега на той стороне. — Река мелковата... Можно портки не снимать...
Он не смотрел в её сторону, дабы не пугать, и вскоре её несмелый голосок прозвучал почти с обидой:
— Да, это тебе... Ты вот какой здоровый... А мне с головой...
— Ну и что?
— Я плавать не умею!
Мрак покосился на маленькую женщину. Слёзы уже высохли, она медленно поднялась. Голова её едва-едва достигала ему до середины груди. Да и то не голова, а пышные волосы, похожие на яркие осенние листья. На бледном с прозеленью лице ярко выступали веснушки.
— Плавать? — удивился он. — Да ты такая легонькая, не утонешь...
В её зелёных глазах блеснули искорки гнева. Похоже, она не так истолковала намёк на свое изящество, губы сжались в тонкую линию:
— Ты сам... то, что плавает поверху!
— Бедная, — пожалел Мрак, — сколько же тебя били, что так озлобилась... Садись на плечо, я перейду вброд этот ручеишко.
К его удивлению, она словно ждала такого приглашения. Не успел присесть, как она подхватила свой лук и стрелы, покарабкалась по нему, как белка по дубу, взобралась на спину, но сесть на одно плечо явно забоялась, Мрак ощутил, как его щек с двух сторон коснулись её тонкие колени, кожа горячая, прогретая солнцем, а босые пятки опустились на грудь. Тонкие пальцы ухватили его сперва за волосы, он хотел бы продлить этот миг, но она словно спохватилась, поспешно ухватилась за голову, закрыв ладонями уши.
— Ох и трусливая же ты, — проворчал он, но было приятно чувствовать её маленькие горячие ладони на ушах, — да не сброшу я тебя, не сброшу...
