Роберт Джордан - Запретный город Готхэн

Огромная толпа выбежала на набережную, жестикулируя и крича, разглядывая мрачных, белокожих гигантов, которые очарованно смотрели по сторонам. Лучники жестоко растолкали это сборище, создавая большое пустое пространство. Конан улыбнулся; он лучше, чем его товарищи смог по достоинству оценить эту вычурную и красочную картину.

— Конан, — рявкнул позади него Ательдред, — на чьей ты стороне?

— Что ты имеешь в виду?

Гигант махнул огромной рукой в сторону воинов на набережной.

— Если дойдет до сражения, ты будешь сражаться с нами, или же нанесешь мне удар в спину?

Большой киммериец цинично рассмеялся.

— Странные слова, сказанные для пленника. Что может значить один меч против всех вас? Внезапно в нем произошли какие-то изменения. — Дай мне меч, что твои люди отобрали у меня. Если я должен поддержать вас, то не хочу, твоя команда глядела на меня, как на заключенного.

Ательдред пробормотал что-то, удивленный этой неожиданной просьбой, но он отвел свой взгляд от киммерийца, а потом отдал приказ. Большой воин поднялся на корму, принеся с собой длинный, тяжелый меч в кожаных ножнах, привязанных к широкому поясу, отделанному серебром. Глаза Конана сверкнули, когда он взял оружие и пристегнул ремень.

Варвар положил руку на эфес, с рукояткой из слоновой кости украшенный камнями и тяжелой серебряной гардой, а затем наполовину извлек меч из ножен.

Обоюдоострое лезвие зловеще засветилось, синим светом и слегка загудело.

— Клянусь Одином, — пробормотал Хротгар. — Твой меч поет, Конан!

— Он поет, потому что вернулся домой, Хротгар, — сказал киммериец. — Теперь я точно знаю, что это побережье Вендии, потому что именно здесь было, много веков назад мой меч был рожден из печи, при помощи наковальни и магического молота. Это была когда-то большая сабля, принадлежащая могучему императору Восточного Кхитая, который был разбит кусанцами. Правитель кусанцев забрал его с собой в Косалу, где тот и оставался до прихода туранцев, когда один посол присвоил его. Ему не понравилась её изогнутая форма, потому что туранцы использовали простые мечи со щитами, поэтому он и приказал оружейнику из Аграпура перековать лезвие. Меч попал в Бритунию, где он вместе с его владельцем оказался в руках бритунийцев во время великой битвы на севере.

Я взял его у царя Заморы, которого убил во время войны Заморы с Тураном.

Потом я воевал в армии Турана в качестве наемника.

— Меч достойный князя, — восхищенно сказал Хротгар. — Смотри, вон кто-то походит к нам.

Среди криков и звона оружия, большая толпа вышла на побережье. Тысячи воинов в сверкающих доспехах на лошадях, верблюдах и урчащих слонах сопровождали человека, который сидел на троне, закрепленном на спине большого слона. Конан увидел тонкое, надменное лицо, черную бороду и нос с горбинкой. Темные глаза, мутные, но бдительные, наблюдали за людьми с Запада.

Киммериец понял, что этот царь, князь, или кем бы он ни был, не принадлежал к той же расе, что и его подданные.

Кавалькада остановилась перед драккаром, трубы разорвали небо шумными фанфарами, барабаны оглушительно загремели, а затем крикливо одетый командир тронул свою лошадь вперед, наклонился с седла и взорвался потоком громких слов, которые не значили ровно ничего для уставившихся на него людей Запада. Персона на престоле, небрежным движением богато украшенной кольцами белой руки, прервала своего вассала, и правитель заговорил на чистом, тягучем вендийском языке:

— Итак, друзья мои, он говорит, что это Сын Богов, Великий Раджа Константинус оказывает вам удивительную, беспрецедентную и абсолютно неслыханную честь, прибыв лично поприветствовать вас.

Все взоры обратились к Конану, единственному человеку на борту, который понимал эти слова. Могучие пираты смотрели на него, как большие, удивленные дети. На него обернулись и взгляды всех людей, стоящих в гавани. Высокий киммериец стоял, скрестив руки на груди, запрокинув голову и смотря прямо в глаза раджи. Помимо всего великолепия и украшений последнего, его королевская внешность была прекрасно заметна и во всех его манерах. Два настоящих вождя стояли напротив друг друга, признавая один во втором царственное происхождение.

— Я — Конан, — представился киммериец. — Наш вождь Ательдред из Ванахейма, из народа ваниров. Мы плыли в течение многих и трудных месяцев и желаем только мира и возможности приобретения воды и пищи. Что это за город?

— Зандрагор, одно из основных и независимых княжеств Вендии, — ответил правитель-раджа Константинус. — Сойдите на берег, вы мои гости. Много дней прошло с того времени, когда я отправился на восток, и я хотел бы поговорить с кем-то на родном старом языке о новостях с запада.

— Что он говорит? Мир или война? Где мы? — на киммерийца градом посыпались вопросы.

— Итак, мы на самом деле в Вендии, — сказал Конан. — Но этот король не вендиец. Если это не аквилонец, то я пикт. Он предлагает нам сойти на берег, чтобы мы были его гостями, что вполне может означать и заключение под стражу, но у нас нет другого выбора. Может быть, он захочет отнестись к нам справедливо.

Конан поднял кубок, вырезанный из цельного куска горного хрусталя, и пил долго. Затем отстранил его и посмотрел через богато заставленный стол на раджу, который чувственно развалился на шелковом пуфике. Они находились одни в комнате, если не считать большого, немого чернокожего, который был одет только в набедренную повязку и стоял прямо за Константинусом, сжимая в руках широкий меч, почти такой же длины, как и он сам.

— Итак, Конан, — сказал раджа, бездумно играя большим сапфиром на своем пальце, — разве я не принял учтиво тебя и твоих людей? Даже сейчас они объедаются такой пищей и напитками, о которых раньше даже не имели ни малейшего представления. Отдыхают на шелковых подушках, им играют музыканты, для них изгибаются танцовщицы, словно нимфы — все для их удовольствия. Я даже не отобрал их оружие, а ты ешь со мной отдельно. И все же, я вижу подозрение в твоих глазах.

Конан указал на свой меч, который лежал на полированной скамейке.

— Я не отложил бы меча, если бы я не верил. Что же до них, то лучше не шутить. Ведь они, как медведи во дворце. Если бы вы попытались разоружить их, то их пьяная одержимость превратилась бы в ярость, а топоры покрылись бы кровью. То, что вы видите в моих глазах, было не подозрением, а лишь удивлением. Когда-то мальчиком из западной части Киммерии я восхищался Венариумом, затем не мог оторвать глаз от Бельверуса. Потом, когда, будучи молодым человеком, вторгся на Аквилонские территории, то считал Танасул, Амилиус, Кастри и Тарантию величайшими городами на земле. Когда я стал взрослым мужчиной, память о них побледнела при виде Аграпура. А теперь Аграпур кажется мне едва ли не селом, когда я смотрю на позолоченные шпили и башни Зандрагора.