— Отшельничек, ты в самом деле из Леса. Весь как из дерева. Едем к тебе?
— Размечталась, — ответил он. — Сперва к Томасу.
— Живешь у него?
— Его дядя отложил для меня пару редких книг.
— Фу, книги...
— Не дуй в ухо, — буркнул он. — Ссажу.
— Грубый, — жарко шепнула она снова в ухо.
— Да, — согласился он довольно, — я умею с женщинами разговаривать.
В сторонке бок о бок ехали Томас и Яра. Их ноги в стременах касались, позвякивали, чудесные черные кони идут ровно, красиво, копыта едва касаются земли. Красные гривы слегка треплет ветерок.
— Красивый, — сказала Лилит оценивающе. Ее черные глаза пробежали по прямой спине золотоволосой красавицы. — И эта... тоже красивая. Под стать друг другу.
— Бла-а-а-агародные, — ответил Олег, зевая. — Белая кость, голубая кровь, тонкая шкура...
Томас услышал, покосился укоризненно больше на Лилит, к уколам этого грубого человека привык, что со скифа возьмешь, а вот эта красавица, хоть и ведьма, может подумать о нем черт-те что.
— Во всяком случае, — заметил он с достоинством, — благородный не станет распахивать пасть перед дамой, обдавая ее зловонным дыханием, не станет чесаться, как бабуин... а ты вообще черт знает где чешешься!., не станет... э-э... многое из того, что ты творишь, не станет!
Олег почесал затылок, уже чисто по-славянски, спросил озадаченно:
— А что, женщина не человек?
— Она лучше, чем человек, — ответил Томас с тем же достоинством высокорожденного. — Потому в ее присутствии надо вести себя, как в храме! Не лаяться, не скоблить себя, перекосив рожу, не плевать во все стороны, а только налево, где Враг рода человеческого... а пусть не стоит там, дурак, не... да что перечислять? Вечности не хватит счесть того, что сэр калика делает не то и не так! Все равно ему хоть кол на голове теши, хоть орехи коли.
Олег сказал озадаченно:
— Да... Это ж сколько надо предков заиметь, чтобы такой кодекс обрести?
— Много, — ответил Томас скромно. — У меня, к примеру, двенадцать поколений рыцарь на рыцаре! Из них половина доблестно пала в сражениях, треть красиво искалечена в турнирах, двое героически утопли, одного казнили по заведомо ложному обвинению, а еще треть отдали жизни из-за любви...
Олег удивленно качал головой. Если даже пропустить мимо ушей сбои в арифметике — в Европе даже короли неграмотны, а чтоб посчитать до двух десятков — снимают сапоги, — то все равно благородное происхождение Томаса видно за милю.
Лилит весело фыркала в ухо, дула, хрюкала, мявкала. Олег мотал головой, снова пообещать прибить, он же не рыцарь, ему можно, он человек свободный, это вон Томас скован по рукам и ногам догматами и цепями веры, женщину пальцем не тронет, дурак, если уж говорить между нами, умницами...
Лилит захохотала, красиво потряхивая гривой волос, такой же роскошной, как у их коня, только черной, как ночь. Глаза, крупные и с огромной радужной оболочкой, смотрели на Олега с обожанием, но он, к счастью, видел только дорогу, что мчится навстречу и торопливо проскакивает под копытами.
Томас покосился в их сторону.
— Берегитесь этого человека, — предостерег он, — высокочтимая леди Лилит.
— Почему? — удивилась она.
— Он ни во что не верит, — сказал Томас сокрушенно и перекрестился. — А человек без Бога в душе — страшен.
Олег фыркнул.
— Если верить твоему отражению в луже, ты мелок и грязен. Так что не всему надо верить.
Томас сказал благочестиво:
— Все, что я увидел во время моих скитаний по Святой Земле, учит меня верить Творцу по поводу всего, чего я не видел.
— Все должны во что-нибудь да верить, — согласился Олег. — Я, например, верю в то, что если эта зараза за моей спиной еще раз плюнет в ухо... как не плевала? А дул кто? Кто крякал гнусным голосом, будто толстая жирная утка?.. Вообще, верить в наше время нельзя никому. Даже себе. Мне — можно.
Томас морщился, закоренелый язычник увиливает от серьезного разговора про Божьи дела, но после того, где только что побывали, самое время поговорить всерьез и доказать ему ложность языческих заблуждений.
— Отсутствие веры, — сказал он трубным голосом, — уже лишает человека души!
Олег спокойно смотрел на бегущую навстречу дорогу, на выпад рыцаря Храма проворчал в полнейшем равнодушии:
— Вера... Верить можно только в то, чего нет. Или что еще не свершилось. Например, можно верить, что если будем настегивать коней, то к вечеру приедем в замок сэра Торвальда. Может быть, он даже угостит нас ужином в честь возвращения сына с невесткой. Можно верить в то, что если свернем вон в тот лесок, то отыщем ручей с хорошей водой, разведем костер и переночуем без всякой спешки.
Яра, что прислушивалась к их дружеской перепалке, повернулась в седле и сказала с ясной улыбкой:
— Можно верить, что у нас с Томасом будет сын, что вырастет великим воином... Нет, что у нас будет много детей и что все они будут умные и красивые!
Томас посмотрел с удивлением и некоторым испугом.
— Много?
— Ну да, — ответила она уверенно. — Или ты против?
— Да вообще-то нет, — промямлил он, — просто как-то не думал об этом... особенно. Не до того как-то...
— Ты ведь король, — сказала она уверенно. — У нас будет королевский замок. И большой сад. А в саду станут играть наши дети!
Олег скалил зубы, Томас покосился в его сторону, кивнул и сказал с облегчением, словно Олег бросил ему спасательный круг:
— Да, конечно-конечно. Я в это тоже верю.
Олег снова оскалил зубы.
— Верю! Только и слышу это «верю», «верю». Это проще, чем думать. Видишь, разница в том, что в христианского Бога нужно верить, а наши боги в вере не нуждаются. Они реальны! Они ходили по земле, дрались, вступали в браки с земными женщинами, их можно было даже ранить...
Томас нахмурился, слушал с недоверием и растущим подозрением.
— И что же, — спросил с надлежащей надменностью, — это хорошо, что у вас такие боги... мелкие?
— Мелкие? — удивился Олег. — Горами трясли!
— А наш Господь, — сказал Томас благочестиво и перекрестился, — трясет даже мирозданием. Как тряхнет, звезды сыплются, как жуки с дерева! А ногой топнет — хляби небесные раззяв... развезза... разверза... словом, ливень такой лупит по твоим богам, что те под деревья прячутся, как букашки какие мелкие! А когда градом, так вообще в землю зарываются. И кто сильнее?
— Не знаю, — ответил Олег задумчиво и таким голосом, что Томас взглянул подозрительно: не дразнит ли его язычник. — Все еще не уверен.