Скрипнула заслонка глазка камеры, похоже, за мной пришли.
В этот раз меня даже совсем не били по дороге в кабинет местного опера и вели очень аккуратно, странно…
— Ну, заходите, Василий Петрович, — за столом в кабинете сидел крепкий мужчина лет сорока с короткой стрижкой и очень живыми серыми глазами, смотревшими на меня с некоторым сочувствием, — что же вы так, голубчик, подставились-то по глупому, — с явным сожалением в голосе произнёс он, указывая мне на стул.
За нами закрыли дверь, в кабинете никого больше не осталось. Внутри у меня было полное равнодушие и даже реальное спокойствие. Нет, я не собирался смириться со своей судьбой, однако пока не представлял, что ещё могу сделать.
Интересно, что будет в этот раз? Если вчерашние опера были "плохими полицейскими" из голливудского кино, пытаясь заставить меня подписать нужные им показания, то этот, стало быть – "хороший полицейский", и меня сейчас начнут уговаривать сделать всё то же самое миром. Вчера били "демократизаторами" (милицейская резиновая дубинка), не очень сильно били, надо отметить, но весьма чувствительно и со знанием дела, а сегодня будут давить морально? Пообещают держать в камере без соседей-уголовников, сократить будущий срок и всё такое, даже если сами прекрасно знают, что я совершенно ни в чём реально не виноват?
— Итак, — начал свою речь нынешний хозяин кабинета, — я следователь по особо важным делам Петров Сергей Степанович, теперь я буду вести ваше дело.
— И что вы напишите в этом деле, опять предложите подписать всё то, что мне тут вчера так настойчиво предлагали? Не подпишу, что хотите, то и делайте! — я почему-то совершенно не сомневался в себе, и своих силах противостоять милицейскому произволу, хотя это, скорее всего, была всего лишь такая психологическая защита.
— Нет, не предложу… хотите курить или чаю? — следователь положил на стол пачку сигарет и зажигалку, тон его голоса не внушал страха, и был реально дружелюбен, что я успел отметить про себя.
— От чая не откажусь, а вот курить, никогда не курил.
Да и вообще запах сигарет всегда вызывал у меня раздражение. Однажды в детстве мне совсем мальцу старшие подростки дали затянуться цигаркой, я долго кашлял и с тех пор ненавижу табачный дым.
— Ладно, — сказал следователь, включив электрический чайник, стоящий на подоконнике, — сейчас поспеет, подождите.
Пять минут мы сидели молча, потом закипел чайник и Сергей Степанович налил два стакана кипятка себе и мне, кинув в них заварные пакетики "липтона" и по паре кусков сахара. Явно следователь не первый раз бывал в этом кабинете местных оперов, знал где тут всё лежит. Я взял в руки стакан в алюминиевом подстаканнике, размешивая жгущей пальцы алюминиевой ложечкой сахар, постукивая ей по краям стакана. Пить мне действительно хотелось, в милиции меня поить и кормить пока ещё никто не собирался.
— Ну вот, теперь можно говорить о вашем деле, — следователь устало вздохнул, как бы показывая, как же ему надоело заниматься такими делами и такими подследственными как я.
— О каком таком деле, — я решил попробовать покачать права, коли прямо сейчас побоев не ожидается, — неужели вы не видите, что моей вины ни в чём нет? — попробуем покачать права, раз меня явно не прессингуют, может чего расскажут случаем.
— Хм, вы правы, Василий Петрович, вины вашей действительно нет, но есть ответственность в силу некоторых обстоятельств. Просто по факту возникновения этих самых обстоятельств, тут уж ничего не поделать.
— То есть как так, ничего не поделать?
— А вот так. Вы хоть представляете, кого вы вчера убили?
— Я убил? — у меня упал голос, и задрожали руки.
Впрочем, да, могло такое быть, там всё так быстро получилось, нападавших на меня подонков было пятеро, и двое из них были с ножами. Им-то и перепало в первую очередь. Просто на одних рефлексах сработал, как в армии научили. Я не то что бы какой борец, однако, смолоду умел за себя постоять, да и дрались пацаны нашего района часто. И в армии, когда нечего было делать, да-да, для нас, "пиджаков", такое иногда было реально, учился наносить вред чужому здоровью. Мы тогда лётчиков обслуживали, новую технику в Афганистан на испытания отправляли, а сами мы шли в комплекте с ней. Вот и натаскались вместе с десантниками, дислоцированными при авиабазе. Понятное дело, десантура на нас смотрела свысока, мы им не чета, но поскольку постольку вместе с ними могли в бою оказаться, нас тоже стрельбе и рукопашке учили. Не особо тщательно, просто чтобы нас постоянно охранять не требовалось. А марш-бросками по окрестностям аэродрома так вообще конкретно достали, хорошо, что я силой и здоровьем не обижен, дыхалка хорошая. Ко всему прочему технический персонал учили тому, что делать, если случайно оказался в боевой ситуации. При нападении врага на аэродром, к примеру. Тут и общие принципы выживания под огнём, и методы отражения атаки агрессоров подручными средствами, короче, гоняли нас прилично, до сих пор вспоминаю с некоторой благодарностью. Благодарностью за хорошее развлечение, а не шагистику на плаце, как было по армейским рассказам у некоторых. Это я сейчас так об том вспоминаю, а тогда без мата обо всём этом "учении" даже не думал. Эх, воспоминания, воспоминания, а сейчас вот она, боевая ситуация…
— Да, Василий Петрович, вы действительно убили, — поставил окончательную точку следователь. — Причём двоих, ещё один молодой человек навсегда останется инвалидом, у него смещённый перелом позвоночника, а не шеи, как у первых двух. Иначе бы на вашей совести уже три жмура было. Оставшаяся парочка тоже нескоро из больницы выйдет. Ловко вы их раскидали, однако, учились где или в борцовскую секцию ходили?
— Нет, не ходил, так, немного армейского опыта, да и с друзьями-охотниками иногда тренировались. А там ребята военные, вот и нахватался отовсюду понемножку.
Вроде бы мой голос был твёрдым, но внутри было гадостно. Если на мне реальные трупы, чего я сразу не заметил, больно быстро меня захомутали, то получается всё хреново…
— Они же ведь первые напали и с ножами были, я всего лишь отбивался… — уж не знаю к чему сказал я.
— Я знаю, — кивнул мне следователь, — мы просмотрели видеозапись с камеры наружного наблюдения на бензоколонке, где всё очень хорошо было видно. Да и свидетели нашлись, которых подкупить не успели.
— Тогда в чём меня обвиняют?
— Пока всего лишь в превышении пределов допустимой обороны, но это для вас не самое важное, — как-то изменившимся твёрдым тоном сообщил мне Сергей Степанович.
— А что же тогда важное? — я как-то слишком сильно возмутился такому предложении. — Их было много, ещё с ножами, что мне было делать? Даже сбежать бы не успел. Неужели предлагаете в таких случаях добрыми словами отговариваться? Или вы думаете перед подонками надо раскрывать карманы и отдавать кошельки, чтобы не дай Бог кто из них не пострадал? — возмущение у меня достигло максимального напряжения, я даже вспотел.
