Вникать в детали, например, отчего это честному солдату вздумалось снаряжённое к отходу судно держать, принц не стал. Ещё раз спасибо.
Дорога на порт запомнилась, как позор кромешный. Три часа пробирались – задворками какими-то, от собственной тени скрываясь.
Как мы в третий раз в грязь от патруля чёрного шлёпнулись, я уже прощения просить стал.
– Простите, ваше высочество, – шепчу – мне умереть следовало бы, но позора такого не допускать. Но я скверный фехтовальщик, боюсь, если дело до стычки дойдёт, не смогу я вас защитить. Зазря пропадём.
Говорю и понимаю – выкинут меня после такого с позором из роты. Меч отнимут и обратно в галантерейщики. Это если повезёт. Только мне уже всё равно, лишь бы из заварухи этой живым выбраться и принца вывести.
А он мне и отвечает:
– Не извиняйся, лейтенант. Может и к лучшему, искуса меньше. Всё одно, от арбалетов мечом не отмахаешься.
К порту вышли в сумерках предутренних. Воняло тут мерзко…наверное даже мерзее обычного.
Принц только по сторонам посмотрел, сбледнул с лица, конечно, но ничего, блевать не стал.
Ага, ваше высочество, подлая это штука – яд меднокожих. Вот, например, бежали мужики в атаку. А что дышать надо – позабывали напрочь. Вспомнили, небось, только когда им святой Мика напомнил. Только и варварам не свезло – куда там с трубкой духовой да против арбалета.
Ладно, дошли почти. Стучать условным стуком четыре раза.
…И опять всё не так пошло.
– Так-так-так, – добрый такой дедушка, в морщинах весь, в шапочке черной, усы пушистые, бородка такая. И голос у дедушки благостный такой, – А кто это к нам в гости заглянул? А это, дети мои, нас благородный дон Рипат уважил, лейтенант серой роты галантерейщиков с Галантерейной улицы. Собственной персоной. Раненько, благородный дон, поднялись. Небось и не слыхали, наверное, платный нынче выезд из Арканара. Пять тысяч золотых, благородный дон. С каждого.
Семеро. Те шестеро так, шушера. А вот дедушку благостного… Семь тысяч за Вагу живого конечно плакали, но и пять сотен за Вагу мёртвого – тоже совсем не плохо.
…Одного завалить удалось. Почти. Выхватить меч-то я успел, а вот применить… Один болт в кольчуге застрял, второй – руку к груди приколол, третий в ногу вонзился. На счастье, не арбалеты у них, а потайные воровские самострелы.
Но больно – жуть. И с раненой ногой – какой из меня боец? Лежу себе, отдыхаю. Стараюсь не шевелиться.
А Вага как шагнёт вперёд, да как остановится – как на дерево налетел.
– Так это что у нас получается? – а голос – ножом снимать, да на хлеб мазать. – Это значит, брат наш старший, его высочество…тьфу ты, его величество король Арканарский?
Безвременно коликами почивший вчера ввечеру? Так-так-так. Величество во дворец проводить, дона – рыбам. Пига, займись.
Ну, думаю, хоть я и галантерейщик, но как баран погибать не собираюсь, хоть одного, а с собой заберу. А Пига этот ко мне с ножом идёт, будто право имеет. И валится вдруг. Я поначалу решил, споткнулся, кидаться сверху уже собирался. Потом смотрю – а в шее у него стрела сидит – аж по самое оперение. А пока я его разглядывал – и остальные рядом легли.
И остаёмся на ногах только мы втроём: принц, я да Вага. То есть они-то стоят, а я лежу.
А от амбара тёмного идёт к нам монах чёрный. Сам сгорбленный, капюшон на самое лицо натянут.
Подходит, значит, капюшон откидывает. Горб, клеймо лиловое на лбу, глаз один, левый – приметы всей Империи известные. Похоже подкрался к нам зверь Пэх совсем близко.
– Здравствуй, Вага, – говорит.
– Ты?!
– Я.
Вот и весь разговор, что промеж них вышел.
Монах рукой шевельнул вроде бы совсем чуть-чуть, а Вага кашлять стал, хрипеть, булькать… кончился, в общем.
А горбатый на меня смотрит:
– Кто такие? Благородные?
Я и ответить не успел, смотрю, рожа у него в ухмылке расползается – волки наверное так улыбаются. Скверная, в общем, ухмылочка, до конца жизни запомнишь. Меч из ножен тянет, а ногтей на руках нет. И говорит:
– Здра-авствуйте, ваше величество.
Я меч здоровой рукой перехватил, раненой за стеночку цепляюсь, на ноги подниматься по ней пытаюсь. А сам думаю, интересно, это у меня от потери крови в мозгах помутилось, или дух Тоца-воителя крылом осенил?
И чем это он мне поможет, если я против этого мужика – что дитя малое.
А принц мне на плечо вот так руку кладёт, отдыхай, значит, лейтенант. Поворачивается сам к монаху и говорит, здравствуй, мол, Арата. А расскажи мне о кораблях летающих .
Видели как лунатиков в чувство приводят? Водой холодной – только что глаза пустые-пустые и вдруг смотришь – человеком смотрит. Вот так и у Горбатого в глазах мигнуло.
Меч отпустил, переспрашивает: "О летающих кораблях?" Ушам, значит не поверил.
А принц отвечает:
– Да. Ты ведь на них летал , все знают. Я всегда любил эту сказку. Расскажешь?
Ну, кому что нравится. А только я эту историю вспоминать не люблю, до сих пор иногда во сне увидишь – в холодном поту просыпаешься. Я в тот день как раз в оцеплении стоял, у виселицы.
Интересного да прекрасного там мало было. Страшно – это да, страшно до усрачки. Свист, грохот невообразимый, штука эта жуткая с неба спускается. Ну, штуку-то я, если честно, не разглядел, занят был сильно, носом в грязь валялся. Но если их высочество говорит – корабль – ему виднее. Я спорить не буду.
Тут мятежник наш как-то сразу обмякает, по роже у него аж судорога идёт, чувствую, пытается человек улыбнуться и не может. Разучился. Так на морозе бывает, когда лица не чувствуешь.
И рассказывать начинает.
Слушаю я его, слушаю и думаю, всё, теперь уж точно брежу. Крови наверное много потерял. Потому как если дон Румата, многогрешник и крамольник – бог, с неба спустившийся – то всю гвардию к лику святых причислять можно. Стройными рядами, поротно. Бред. И вдруг чувствую, бред – но верю я этому бреду, верю. До последнего слова. Да, у нас своих душегубцев хватает – но вот любимую женщину, да ещё первую красавицу королевства на смерть сдать – как клопа придавить – да щенки мы против него. И кстати, с его звездочки может на самом деле между королём и галантерейщиком разницы не видно.
Тут я, вроде, слегка выпал. Прихожу в себя, а они беседуют. О чём – не разберёшь, в ушах шумит, а только Арата так на его высочество смотрит, что я понимаю – его он теперь. С потрохами.
Велика и удивительна натура Арканара, как говорил богопротивный алхимик Синда. Впрочем, Арата Горбатый, которого вербует десятилетний мальчик…такого Синде и не приснилось бы. И рассказал бы мне кто – не поверил.
А ведь просто всё – есть на свете такие люди, им жить неохота. И у всех вокруг от них кромешная головная боль. Так вот главное – сделать так, чтоб им не везде жить не хотелось, а только там, где тебя нет… Понимаете, нет? Или брежу?
