Синэлла затаила дыхание — как в первый раз, когда она увидела своего бога. Это происходило с ней всегда, снова и снова, как только она оказывалась перед этим созданием.
— Приготовьте невесту Аль-Киира! — приказала она.
Пронзительный крик вырвался у женщины в голубом одеянии, когда двое стражей потащили ее к столбам. Они привязали ее, высоко подняв ей руки, причем так жестоко, что веревки глубоко врезались ей в тело. Ее голубые глаза, казалось, лезли из орбит, когда она смотрела на огромную фигуру, не в силах оторвать от нее взора. Она безмолвно раскрыла рот, словно ужас отнял у нее даже силы кричать.
— Тараменон! — позвала Синэлла.
Услышав это имя, связанная женщина вздрогнула.
— И он тоже? — прохрипела она. — Что здесь происходит, Синэлла? Скажи мне! Прошу тебя!
Синэлла не обратила на нее внимания. Один из воинов приблизился, держа маленький ларец из медных пластин, и церемонно опустился на колени перед женщиной — офирской принцессой, верховной жрицей мрачного Аль-Киира. Бормоча охранительные заклинания, Синэлла раскрыла ларец и вынула оттуда все, что ей было нужно.
...Впервые Синэлла услыхала об Аль-Киире еще ребенком от своей няньки — о древнем, давно забытом всеми, за немногим исключением, боге. Няньку немедленно выслали, как только король узнал, что за жуткие истории она рассказывала. В действительности старуха сообщила Синэлле очень немногое, но девочка была уже отравлена мечтой о власти, которую Аль-Киир дарует своим верховным жрицам — тем женщинам, что отдают свое тело и душу, желая радовать жестокого бога болью и смертью; женщинам, исполняющим страшные ритуалы его культа. Уже тогда грезила она о власти...
С маленьким флаконом в руках Синэлла подошла к пленнице. Она вытащила хрустальную пробку и влажным концом нарисовала знаки рогов на лбу женщины.
— Это создаст тебе нужное настроение, как и положено невесте, Телима, — сказала Синэлла мягко и в то же время насмешливо.
— Я не понимаю, Синэлла. — Голос Телимы звучал тверже. Кашляя, она дергала головой, и волосы, как черное полуночное облако, падали ей на лицо. — Что здесь происходит? — стонала она.
Синэлла поставила флакончик обратно в ларец. Порошком из крови и костей она вывела на полу знаки рогов, так что эти рога заканчивались как раз у ног Телимы. Кисточкой из волос девственницы она провела по широкому рту Аль-Киира и смазала кровью его могучие чресла. Теперь все было готово.
Но Синэлла медлила. Эту часть ритуала она ненавидела так же сильно, как и свои железные браслеты. Хотя свидетелей этому нет, кроме ее воинов, которые отдадут за нее жизнь, и Телимы, которая так или иначе уже никогда не будет иметь значения в этом мире, — но она сама будет это знать. Но, как и всегда, это нужно сделать. Нужно!
Она нерешительно опустилась на колени перед огромной фигурой, набрала полную грудь воздуха и, раскинув руки, бросилась на пол.
— О могущественный Аль-Киир! — молила она. — Повелитель крови и смерти, твоя раба лежит у ног твоих. Тело ее принадлежит тебе. Душа ее принадлежит тебе. Верь же преданности ее и делай с ней все, что тебе по сердцу.
Она вытянула вперед дрожащие руки, чтобы обхватить пальцами щиколотки огромной фигуры. Медленно придвинулась она к ним, все ближе и ближе, пока не приникла губами к когтям на ноге.
— О великий Аль-Киир! — выдохнула она. — Повелитель похоти и боли, твоя раба приносит жертву тебе. Тело невесты принадлежит тебе. Душа невесты принадлежит тебе. Возьми же ее и делай с ней все, что тебе по сердцу.
...Давным-давно, еще задолго до того, как была построена первая хижина на том месте, где впоследствии возникнет Ахерон, что много веков назад рассыпался в прах, Аль-Кииру поклонялись в той стране, где спустя столетия было основано государство Офир. Этот бог требовал себе в жертву самых гордых и самых прекрасных женщин, и они непрерывно доставлялись ему. Совершавшие ритуал осквернили себя, и души тех, кто присутствовал при этих жертвоприношениях, были обречены на муки.
Наконец появились несколько магов, которые освободили мир от чудовищного бога, и за это их благословили Митра, Азура и другие, ныне забытые божества. Из всех этих решительных и отважных чародеев в живых остался один лишь Аванрахаш, и ему удалось создать темницу для Аль-Киира с помощью волшебного посоха. То, что стояло под сводом в самом сердце Ворот Аль-Киира, было не статуей бога, а им самим...
Двое стражников сняли свои шлемы и приложили к губам флейты. Зал наполнился безумной музыкой. Двое других встали позади пленницы. Остальные сняли с поясов широкие мечи в ножнах и начали стучать ими по каменному полу в такт флейтам.
Со змеиной гибкостью Синэлла принялась танцевать. Она двигалась в ритме мелодии и стука мечей.
Каждое движение ее танца следовало древнему образцу, и она монотонно пела на забытом языке. Она кружилась, стоя на одной ноге, и черный шелк взлетал в воздух, обнажая ее до самой талии. Она чувственно изгибалась, перемещаясь от высокой фигуры бога к женщине, брошенной на колени.
Пот выступил на лице Телимы, и ее глаза остекленели. Казалось, она больше не сознает того, что происходит вокруг, бессильно поникнув в своих путах. На ее лице появилось выражение похоти и ужаса, потому что она сама это поняла.
Как белые птицы, порхнули к Телиме руки Синэллы, отвели влажные волосы с ее лица, провели по ее плечам и сорвали полосу со свадебного платья.
Телима пронзительно вскрикнула, когда стражники, стоявшие за ее спиной, ударили ее по спине широкими кожаными бичами крест-накрест. Сильные судороги, сотрясавшие ее, были следствием не только этих ударов, но и действия того средства, которым отметила ее жрица. К похоти добавилась боль — этого требовал бог.
Синэлла все еще пела и танцевала. И еще один слой развевающегося шелка сорвала она с плеч Телимы, и ее крики, в которых звучала боль, смешались с заклинаниями жрицы.
Образ Аль-Киира начал вздрагивать.
Не было ни времени, ни пространства, но вот шелохнулось нечто, словно просыпаясь от долгого сна. Нежнейшая радость тянула свои тонкие нити и звала куда-то, звала. Жестокий голод побежден был пресыщением. Множество женщин приносились в жертву, их души жили несчетные столетия, одетые плотью, вечно юные, и вечно служили они бесконечной похоти своего бога. Воспоминания вспыхивают — полубред, полусон. Посреди вечной ночи воздвигли твердый фундамент. Тысячи женщин, рожденных тысячелетия назад, танцевали обнаженными. Их тела — пустые пещеры, ибо лишены чувств. Ни один бог не сумеет сохранить для вечной жизни человеческую душу. И вот пропали они бесследно. Откуда взялось столько чувств после целой вечности, которую длилось Ничто?
