Девушка перевела бесконечно равнодушный взгляд на «мировую звезду», и у Филиппова возникло такое чувство, что ее узкими глазами на него ровно секунду смотрела вся тысячелетняя тундра – с оленями, стойбищами, ягелем, мошкарой, заблудившимися геологами и стужей. Судя по ее реакции, Филиппов тундру покорить не сумел. Подпаленная борода, разбитый лоб и влажные от затяжного пьянства глаза, очевидно, были недостаточным аргументом. Таких «звезд» в этой гостинице видели не раз.
Заскучавший Филиппов отвернулся от покрытой дешевым пластиком стойки администратора. На противоположной стене красовались блеклые, немного криво приклеенные фотообои. Изображенная на них березовая роща со сморщенным в углу деревом олицетворяла несбыточные чаяния северян по настоящему лесу и модному лет пятнадцать назад «евроремонту».
– А где тут у тебя наливают? – спросил он девушку-тундру, прерывая страстный монолог Зинаиды. – Бар в гостинице есть?
– Баар, да, – девушка кивнула и указала на лестницу. – Бон там, мнизу.
Услышав полузабытые, но неожиданно милые сердцу созвучия, Филиппов немедленно вспомнил, что «баар» в этих местах значит «есть», а согласные звуки всегда округляются в сторону местной фонетики.
– Бахыыба, – вежливо поблагодарил он и неверным шагом направился к лестнице, ведущей на первый этаж.
В пединституте, который из-за смерти жены он так и не окончил, некоторые преподы тоже любили перекраивать русское произношение на свой лад. Вернее, не столько любили, сколько не могли произнести иначе. Физкультура у них была «пискультурой», пуфик в деканате – забавным «пупиком», икс – немного тревожным «ихасом», а «функция» самым естественным образом превращалась в медицинский термин. Кое-какие проблемы с пониманием от этого возникали, но при известной степени догадливости все они разрешались безобидным студенческим ржанием.
– Доробо, табаарыс, – поприветствовал Филиппов субтильного узкоглазого юношу за кассой, входя в то помещение, которое девушка-тундра со второго этажа назвала баром.
Несколько легких и светлых столиков, очевидно из разоренной школьной столовой, плюс никаким образом не сочетавшиеся с ними тяжелые помпезные стулья с витыми полированными спинками и красными бархатными сиденьями составляли странное убранство этой комнаты. В пандан к стульям на окнах висели громоздкие театральные портьеры, перехваченные в талии широкими пыльными поясами с огромными пуговицами. За столами никого не было. Зато на каждом из них красовалась полная до краев солонка.
«Все как мы любим», – подумал Филиппов.
Юноша за кассой оторвался от своих подсчетов, зябко поежился, пряча смуглые тонкие пальцы под мышками, и перевел безучастный взгляд на своего единственного клиента.
– Доробо, табаарыс, – повторил тот, подходя к стойке.
– Здравствуйте, – совершенно по-русски ответил бармен. – Только вы неправильно произносите. Нужна долгота на второй слог. Доро-о-о-бо. А слово «товарищ» давно вышло из употребления.
– Филолог, что ли?
Субтильный кивнул.
– Учусь на втором курсе.
– В педухе?
– Нет. У нас филиал Томского университета недавно открыли.
– Круто. А скажи мне как филолог – филологу: чего бы мне у тебя долбануть?
Мальчик завертел головой, оборачиваясь на ядовито-цветастый ряд бутылок у себя за спиной, как будто не знал, что у него там стоит. Вид этой батареи вызвал у Филиппова предварительный, но весьма ощутимый приступ тошноты.
– Только из этого мне ничего не предлагай. Без обид, но я цветное не пью.
– Может, беленькую тогда?
– Водки? – переспросил Филиппов и ненадолго задумался.
Его всегда трогали и немного смешили французы, которые у себя в ресторанах тратили уйму времени на то, чтобы сначала рассадить народ за столом, потом заказать салаты, а когда подходило время для выбора сыров, они вообще становились так задумчивы и так глубоки, что Филиппов не мог удержаться от иронии. Он постоянно подтрунивал над своими парижскими друзьями и уверял их, что замысел монументального «Мыслителя» наверняка пришел Огюсту Родену в ресторане. Француз, размышляющий над меню, просто требовал запечатлеть себя в бронзе.
Как и русский, задумавшийся – не пора ли ему накатить еще.
Впрочем, была и другая причина у Филиной задумчивости. Он прикидывал – как пойдет. Опыт подсказывал, что затея была чревата немедленными последствиями, и вполне возможно было блевануть прямо тут, но изящный и по сути математический расчет привел его в итоге к полному позитиву.
– Скажем, семьдесят грамм… Как думаешь, смогу? – на всякий случай спросил он субтильного филолога, однако вопрос этот был уже риторическим.
– «Стандарт», «Парламент» или «Булус»?
– Что за «Булус»?
– Местная водка на ледниковой воде. Леднику больше тысячи лет. Он совсем недалеко отсюда. В Качикатцах.
– Давай Качикатцы, – махнул Филиппов рукой. – Пусть шотландцы удавятся. В каком колене клетчатого клана вода для вискаря хранилась тыщу лет?
Как только философский вопрос был решен, пришла очередь скучной прозы.
– Чем будете закусывать?
Филиппов погрустнел и уставился на трупики бутербродов, закутанные в полиэтиленовые саваны и выставленные – очевидно, для церемонии прощания – прямо на барной стойке.
– Может, с рыбой? – предложил филолог, указывая на сморщенную розовую плоть под целлофаном.
– Ты ее в прошлом веке поймал?
– Нет. Вчера привезли. На улице холодно – что ей будет?
– Да уж, – вздохнул Филиппов. – У вас тут, кстати, не только на улице холодно.
Он сделал губы колечком и выдохнул наружу немного своего родного, практически имманентного ему перегара. Тот послушно сгустился в белесое облачко.
– Видал? Это что такое? На отоплении экономите?
– Не знаю, – субтильно пожал плечами филолог. – Но, вообще-то, холода рано пришли. А коммунальщики осенью, как всегда, не готовы. Временные перебои с теплом. У нас там, у входа, уже два дня бригада ремонтников суетится.
– Видел я, как они суетятся, – хмыкнул Филиппов. – С такими работничками перемерзнем сегодня ночью тут, как клопы.
– В номера тепло дается в полном объеме. Прохладно только на первом этаже.
– Ты это называешь «прохладно»? Ничего, что я в пальто у тебя тут сижу?
– Сидите, пожалуйста. Мне все равно. Может, с колбасой тогда бутерброд, если не хотите с рыбой?
Филиппов ответил не сразу, потирая озябшую лысину.
– А колбаса у тебя с крысиными хвостиками?
– Почему с крысиными хвостиками?
