хранились в большой библиотеке драккара и выдавались строго под запись. А тут мой собственный клочок бумаги!
Осторожно развернув его, я уставилась на криво накарябанные руны. Если бы могла, то посмеялась бы. Руны были пережитком. Милосердная Фригг, кому в голову пришло писать записки рунами, потратив при этом дорогую бумагу и использовав для утяжеления колбу с дорогущим мелом? Конечно, я могла читать руны, но таким умением могли похвастаться не все. С большим трудом я разобрала каракули. Была пара ошибок. Записка гласила:
Раздели на семь частей. Ешь каждое утро с водой. Никому не говори!
Я еще раз посмотрела на колбу с мелом. Его можно есть? Это как-то поможет мне? Пожав плечами, я спрятала мел в карман рубахи и еще раз огляделась по сторонам. Жар начал спадать, и я почувствовала, как мерзну на ветру. Тем более солнце снова скрылось за тучами. Так никого и не увидев рядом, я поковыляла обратно к дому. Благо идти было совсем недалеко.
Следующим утром я съела мел. А потом и на второе утро. На третий день лихорадка прошла, а еще через два дня исчезла кровь из мочи. Лекарь драккара сказал, что это благость богов. Но я-то знала, что все дело – в волшебном меле, который упал на меня практически с неба. Только вот с неба обычно ничего не падает.
Я закопала колбу и записку за домом. А едва окрепнув, начала собираться за мареной под слезы матери и неодобрительное ворчание отца.
– Хельга, – пытался урезонить меня непривычно смягчившийся ярл. – Ты только-только отошла от страшной хвори. Не испытывай богов.
– Я дочь ярла! – эта хитрость должна сработать. – Мне не пристало показывать слабость. И так едва не отправилась в вечное плавание. Все подумают, что я слаба и не смогу возглавить клан, если ты будешь давать мне поблажки сейчас!
– Но… – попробовала возразить мама.
– Хочешь, чтобы началась междоусобица и мы ослабли, дав шанс врагам захватить власть на драккаре? – воскликнула я, глядя на мать.
Родители замолчали и посмотрели на меня так, словно у меня выросло две головы.
– Нужно думать об общем благе, а не холить и лелеять мою слабость, – отрезала я, подпоясываясь.
В глазах отца заиграла гордость. Но правда в том, что думала я лишь о себе. Мне не терпелось отправиться на кнорр, чтобы найти своего тайного спасителя и друга. Я знала, что он будет ждать меня там.
866 год эпохи Каменных драккаров
Несмотря на слабость после болезни, до кнорра я добралась быстро. Вид отвесной скалы, тянущейся ввысь, и груды камней у ее основания, что отвалилась при моем падении, вызвал во мне приступ страха. Меня бросило в жар, а потом передернуло от холода. Но я старалась убедить себя, что победить страх возможно, только шагнув ему навстречу.
«Давай, Хельга, – шептала я сама себе. – Не будь трусихой!»
Я было подоткнула юбки за пояс – тут никто не мог видеть, что я в штанах, – но потом снова решила снять их, на что бы никогда не решилась на драккаре. Они только мешали, глупые девчачьи тряпки. Скала была сухой, ничто не напоминало о мокром скользком камне той злополучной ночи, но я все равно взбиралась вверх с излишней осторожностью. Совсем недавно я считала, что могу проделать путь до поляны с закрытыми глазами, но те времена прошли. Я снова превратилась в неопытную девчонку, которая одеревеневшими от страха пальцами цеплялась за каждый выступ и по десятку раз проверяла устойчивость. Мне казалось, что восхождение заняло половину дня. Но, преодолев на трясущихся ногах последний участок, я поняла: солнце практически не сдвинулось по небу. Если бы не цель, которая вела меня, я могла бы и струсить. Осознание этого неприятно отозвалось в груди. Неужели вот она – моя суть? Одного падения хватило, чтобы начать бояться высоты? Ни за что!
Усилием воли я подтолкнула тело вперед и приблизилась к самому краю обрыва. Позабыла и то, зачем спешила на кнорр, и что обещала матери быть осторожной. Мысли о собственной трусости были невыносимыми. Хотелось доказать самой себе, что не боюсь. Остановилась я лишь тогда, когда носы кожаных сапог повисли над пропастью, и взглянула вниз. Чтобы не отшатнуться, понадобилась вся выдержка, спина покрылась холодным потом.
Как?.. Как мне вообще удалось выжить, упав с такой высоты? Кем бы ни был мой таинственный наблюдатель, он не всесилен. Или же всесилен? Из-под правого сапога полетели мелкие камни, исчезая внизу, и, не в силах больше противиться страху, я отскочила назад, в безопасность, одним большим прыжком. Сердце колотилось в горле, шум крови в ушах оглушал. Чуть успокоившись, я ощутила горькое разочарование. Все же я оказалась большей трусихой, чем ждала от себя.
Понурив голову, я побрела в сторону поляны, вспомнив наконец, для чего вообще вызвалась поскорее отправиться за мареной. Мой таинственный спаситель. Тайный наблюдатель. Я была уверена, он ждет меня. Но, подойдя к зарослям кустарника, поняла, что, кроме меня, здесь нет никого. Ощущение взгляда пропало. Я была совершенно одна.
– Эй! – крикнула я, и голос прокатился по безмолвному кнорру. Даже птицы стихли. – Выходи, я хочу поговорить!
Повисло несколько мгновений тишины, а потом вновь зашептались кроны далеких деревьев, запели птицы и даже море зашелестело волнами. Но больше… ничего. Никто не отозвался, а ощущение одиночества никуда не делось. Я была в шаге от отчаяния. Неужели наблюдатель, мой безымянный друг, спас меня, а после покинул?
«Спокойно, Хельга, – сказала я себе. – Ты, знаешь ли, тоже не каждый день здесь бываешь».
И то правда! Эта мысль захватила меня, поэтому я решила, что приду завтра. И послезавтра. Каждый день – пока не подкараулю своего невидимого друга. Такой план принес облегчение, а потому собирать марену я принялась с большим энтузиазмом.
Убедить родных, что необходимы ежедневные вылазки на кнорр, не составило труда. Я сказала, что не могу после болезни носить большие рюкзаки, а потому буду ходить часто и приносить меньшие порции. И мне нужно вернуться в былую физическую форму, которую потеряла за время хвори. Звучало логично, и отец поддержал меня в этом стремлении. А мама если и переживала с самого начала, то к концу недели признала, что длительные прогулки на свежем воздухе делают свое дело. Я крепла на глазах.
В остальном радоваться было особо нечему. Прошла неделя, потом другая, но на кнорре так никто и не появился. Сначала я расстраивалась, потом злилась, затем впала в ярость, а дальше
