Богенталь пристально взглянул на Хокмуна и продолжал читать, сопровождая слова выразительными жестами…
А один царедворец —
Молодой стихотворец, —
Судьбою лелеем,
Умащен елеем,
В лавровом венке
И с лютней в руке,
В рубинах, алмазах.
Опалах, топазах,
В парче златотканной,
С улыбкой жеманной…
— Вам нехорошо, милорд? — наклонившись к Хокмуну, обеспокоенно спросила Исольда.
— Со мной все в порядке, спасибо.
Он встревоженно спрашивал себя, не прогневал ли он чем-нибудь лордов Гранбретании и не дали ли они жизнь Черному Камню. Перед глазами у него все поплыло…
Без чувств распростерся
Среди мостовой.
Гудели тромбоны,
Им вторил гобой.
Под звуки осанны
В сей миг император
По телу прошествовал
В туфлях из злата.
Не дрогнула смертного бога стопа,
Вокруг восхищенно ревела толпа…
Теперь Хокмун видел только фигуру и лицо Богенталя и не слышал ничего, кроме ритма и рифм баллады. Он удивлялся их очарованию. Даже если предположить, что Богенталь действительно хочет околдовать его… но непонятно, зачем ему это понадобилось…
В этот день великий город
Был гирляндами украшен,
А из окон,
Острых башен
Дети розы рассыпали,
Гиацинты и пионы.
На мощеные дорожки
Вниз со шпилей, с парапетов
Градом падали букеты
Желтых лилий
И фиалок.
И нередко
В упоении
Человек бросался с крыши
Пред идущим
Глаукомой…
Хокмун глотнул вина и, пристально глядя на Богенталя, глубоко вздохнул…
Зажглась звезда,
Взошла луна,
И гимн пробудил
Серафимов
От сна.
Но солнце, чей жар не угас,
Зари отдаляло час.
Был близок тот миг,
Когда царь владык
Достигнет священных руин,
Не зная, что он один
Вправе обряд отменить,
Прервав вековую нить…
Хокмун судорожно вздохнул, как человек, неожиданно попавший в ледяную воду. Исольда коснулась рукой его мокрого от пота лба. В ее ласковых глазах читалось беспокойство.
— Милорд…
Хокмун завороженно смотрел на Богенталя…
Он прошел через портал,
Колоннаду миновал.
Звезды в небе загорались,
Без конца тромбон играл,
Храм дрожал, и Запах амбры
В жарком воздухе витал…
Хокмун смутно чувствовал прикосновение Исольды, но ее слова не долетали до него. Не отрываясь, смотрел он на Богенталя и слышал только его. Бокал выпал из рук герцога. Ему стало плохо, но сидящий рядом граф Брасс даже не пошевелился, чтобы помочь ему. Он посмотрел сначала на Хокмуна, потом — на Богенталя, и в глазах его мелькнула ирония…
И вот император
Голубя ввысь отпускает.
О голубь,
Белый как снег,
Ты прекрасен.
Как белый свет,
И вряд ли еще в целом мире
Найдется птица такая…
Хокмун застонал. На другом конце стола фон Виллах ударил кубком по столу.
— Я согласен с ним. А почему не «Кровопролитие в горах»? Это замечательная…
Белоснежного голубя
Он отпустил на волю,
И тот помчался стрелою,
И взмыл над крышей,
Летел все выше,
Все выше и выше,
В воздухе тая,
С ветром играя,
Солнцу навстречу,
Над облаками,
В самое пламя,
Чтобы погибнуть
В честь Глаукомы.[1]
Хокмун с трудом поднялся на ноги и хотел что-то сказать Богенталю, но тут же рухнул на стол, разбрызгивая по сторонам вино.
— Он что, пьян? — с ноткой отвращения в полосе спросил фон Виллах.
— Ему плохо! — вскричала Исольда. — Он болен!
— Не думаю, что он пьян, — сказал граф, наклонившись над телом Хокмуна и приподнимая ему веко. — Но он, вне всяких сомнений, без сознания.
Он посмотрел на Богенталя и улыбнулся. Философ улыбнулся ему в ответ и пожал плечами.
— Надеюсь, граф, для вас это не было неожиданностью — сказал он.
Всю ночь Хокмун был в беспамятстве и очнулся лишь под утро. Он увидел склонившегося над ним Богенталя, который, видимо, был в замке лекарем. Чем был вызван обморок, Хокмун не знал: то ли выпитым вином, то ли Черным Камнем, то ли — Богенталем. Как бы то ни было, чувствовал он себя прескверно.
— У вас лихорадка, дорогой герцог, — тихо сказал Богенталь. — Но мы вылечим вас. Не беспокойтесь.
Затем в комнату вошла Исольда и присела к нему на кровать. Она улыбалась.
— Богенталь говорит, что это не страшно. Я буду ухаживать за вами, и скоро вы будете совершенно здоровы.
Хокмун посмотрел на нее, и волна давно забытых чувств захлестнула его сердце.
— Леди Исольда…
— Да, милорд?
— Я… благодарю вас…
В смущении он обвел взором комнату. Вдруг он услышал позади голос графа:
— Больше ничего не говорите. Отдыхайте. Следите за своими мыслями. И постарайтесь уснуть.
Исольда поднесла к губам герцога кубок, он выпил какую-то прохладную жидкость и вскоре снова уснул.
На следующий день лихорадка прошла, но Дориан Хокмун чувствовал какое-то странное оцепенение — словно все внутри онемело. Он даже подумал, не действие ли это какого-нибудь наркотического средства.
Когда он позавтракал, к нему подошла Исольда, поговорила о погоде и спросила, не хочет ли он пойти с ней на прогулку.
Он потер лоб, почувствовал под рукой пугающее тепло Черного Камня. С некоторой тревогой он опустил руку.
— Вам все еще нехорошо, дорогой герцог? — спросила Исольда.
— Нет… Я… — Хокмун вздохнул. — Я не знаю. Со мной происходит что-то непонятное…
— Свежий воздух пойдет вам на пользу.
Хокмун покорно поднялся…
Воздух был напоен чудесными ароматами. На фоне яркого зимнего неба резко выделялись очертания кустов и деревьев.
Прикосновение руки Исольды всколыхнуло, казалось, умершие уже чувства. Это было прекрасно, как касание ветерка или вид зимнего сада. Но в то же время он чувствовал страх — страх перед Черным Камнем, поскольку ни секунды не сомневался, что Камень уничтожит его, стоит только тому, что зарождалось сейчас в его душе, хоть чем-то выдать себя. И еще его не покидало ощущение, что граф Брасс и все остальные что-то скрывают от него и, видимо, догадываются о цели его приезда. Он мог бы сейчас схватить девушку, выкрасть лошадь, и, возможно, у него был бы неплохой шанс бежать из Камарга. Он взглянул на Исольду.
