Догадки и предположения так увлекли киммерийца, что он не сразу заметил исчезновение грибов. О них напоминали только пятна бурой студенистой массы.
Конан попробовал поискать следы на другом конце прогалины, но затея эта не увенчалась успехом. Шум воды напомнил варвару о намерении искупаться, и он устыдился того, что не смог побороть азарта погони и вел себя как скверно натасканный пес, которого первый раз взяли на охоту.
Скоро впереди между деревьями заблестела вода, однако она не манила к себе — мутная, с красноватой взвесью, кое-где заляпанная ряской. Топкий илистый берег убивал последнее желание купаться здесь. Пусть крокодилы блаженствуют в этой грязи, решил варвар, и направился вверх по течению. Упорство его было вознаграждено. Он быстро достиг того места, где кристальная влага тихо струилась по песчаному ложу, и вдоволь наплавался.
Когда Конан вернулся во владения Симплициуса, по саду уже сновали слуги. Мэн Чан, по-видимому приставленный к гостю, принес блюдо горячих лепешек и кувшин с напитком, который мог сойти за молоко, если бы не грушевый запах и привкус. Пока варвар насыщался, кхитаец исчез и вернулся с одеждой Конана, которую вычистили и даже починили. Нельзя отрицать, подумал киммериец, что иногда бывает приятно, если каждое твое желание мгновенно выполняют и даже предугадывают.
Появился хозяин в сопровождении двух рослых асиров и, сияя улыбкой, предложил отвести гостя на берег, туда, где хранились лодки.
Дорожка, выложенная из разноцветного камня, петляла между рощиц. Деревья здесь росли привольно, не тесня друг друга. Ветви их клонились к земле под тяжестью плодов: золотых цитрусов, румяных манго, багряных гранатов. Видно, поклонник красоты не брезговал и презренной пользой. Пространство внутри зеленых амфитеатров оживляли белые пятна статуй и зеркала прудов. Красные плавники рыб мелькали под неподвижной гладью воды между сердцевидных листьев и розовых чашечек водяных лилий.
Конан указал на слугу, собиравшего в сосуд млечно-белый густой сок, который струился из надреза в коре высокого стройного дерева с блестящими кожистыми листьями:
— Зачем это?
— Ты отведал напиток, который принес Мэн Чан? Это был сок молочного дерева.
— Боги хлопочут за тебя.
— Сомнительное благодеяние, — скривился гандер. — Праздность обременяет. Приходится выдумывать новые хлопоты, чтобы развеять скуку.
— Тут ты мастер.
— Пустяки! — махнул рукой Симплициус. — Взгляни сюда!
Он подвел гостя к невысокому кудрявому дереву, крона которого пестрела плодами всех цветов радуги, сорвал один из них — ароматный, желтый, с восковым налетом на тонкой кожице — и протянул киммерийцу.
— Попробуй!
Рот Конана наполнила медовая сладость.
— А теперь вот этот! — Симплициус подал лилово-черный плод.
Варвар надкусил его и тут же сплюнул:
— Ну и дрянь! Горчит, как желчь.
Гандер расхохотался.
— Моя гордость. Я называю его древом судьбы. Никогда не знаешь, что оно преподнесет тебе. Разве провидение играет с нами не те же шутки?
Конан набычился:
— Со мной шутить опасно.
— Прости. Я надеялся тебя позабавить.
Киммериец молча зашагал дальше. Занятная манера развлекать гостей, пичкая их всякой дрянью… Симплициус нагнал спутника.
— Право, я сожалею. Одичал, наверное, в глуши.
Извинения не смягчили Конана. Все он врет, этот лицемер. Его бесцветная физиономия до сих пор расплывается в ехидной улыбке. В душе варвара всколыхнулась давняя неприязнь, которую горцы питали к своим южным соседям. Он с трудом подавлял желание разбить в кровь тонкие губы, искривленные усмешкой. Вспыльчивый великан никогда не принадлежал к тем, кто молча глотает оскорбления, но с возрастом научился на время приглушать ярость, если на то была серьезная причина, как, например, сейчас. Варвара не смущала ни колдовская власть Симплициуса — он не единожды вступал в схватку с чародеями, ни звериная сила асиров. Конан не хотел ставить под удар жизнь Белит, которая, может быть, ожидала его где-то на диком берегу, одинокая и отчаявшаяся.
Четверка людей, разъединенных тягостным молчанием, достигла границы сада. Дальше прямая как стрела дорожка пролегала между оливковой рощей и прямоугольниками обсаженных кипарисами полей, золотых от спелых колосьев и бурых, распаханных под пар. Поля занимали не так уж много пространства, что не удивило киммерийца, который знал, что в здешних жарких краях успевают снять два-три урожая, пока на севере дождутся одного, да и зерна собирают куда больше. И какого зерна! Не серой ржи вперемешку с плевелами, которой рад был почтенный родитель Симплициуса, или как его там по-настоящему — Хартвига или Енса? Что-то боги слишком расщедрились к этому тощему всезнайке с белесыми лохмами, хоть он их знать не желает. За полями владения гандера кончались. Здесь вступали в свои права низкие заросли кустарников, через которые не мог продраться ни зверь, ни человек. Колючий дрок, усыпанный желтыми цветами, сплетал ветви с можжевельником, миртом, карликовыми дубами и лаврами. Цепкие плети лиан делали их союз нерасторжимым. Повсюду на темно-зеленом фоне были разбросаны яркие венчики цветов, малиновых, синих и лиловых. Дорожку усыпали белые лепестки, которые распространяли сладковатый запах ладана, как будто недостаточно было одурманивающего букета из ароматов лаванды, розмарина и шалфея.
— Сад Богов, как ты говорил, — завязал разговор Симплициус, не смущаясь тем, что с лица Конана не сходила пасмурная отчужденность.
— Угу… Аж тошнит от этой вони, — пробурчал киммериец.
На самом деле ему нравилось втягивать ноздрями пряный воздух, но суровый варвар скорее дал бы отсечь себе руку, чем сознался в этом. Нюхать цветочки и растекаться сиропом — это для женщин и придворных щеголей. К тому же Конана разозлило, что ему напомнили ту дурацкую присказку — «Сад Богов». По чести говоря, он позаимствовал ее у одного бродячего трубадура, с которым осушил на пару бочонок пуантенского. Рифмоплет врал тем вдохновенней, чем больше пил. Он обучил варвара паре цветистых фраз, на которые так падки все женщины. Даже умница Белит млела, когда Конан нашептывал ей на ухо нежные глупости. Воспоминание о прекрасной шемитке заставило прибавить ходу.
Близость океана уже давала о себе знать глухим шумом прибоя и свежим йодистым запахом, перебивавшим цветочные ароматы. Заросли сменились бурыми пустошами, среди которых возвышались затейливые сооружения из глины, в человеческий рост высотой, составленные из бесчисленных выступов и пиков.
— Термитники, — пояснил Симплициус — Удивительные твари эти рыжие муравьи. Беспомощные поодиночке и страшные, когда их объединяет общая воля. Можно подумать, что у них одна душа на всех, так слаженно они действуют. Не истребляют друг друга, не обирают. Людям есть чему поучиться. Умей двуногие твари так же подчиняться одному разумному и справедливому началу, они жили бы куда лучше…
