Схожие вопросы тревожили и могущественного отца Конни – тревожили куда больше, чем заслуженное возмездие слишком много позволившему себе вассалу и участь повергнутых в хаотическое состояние Рабиров.
Впрочем, неприятный разговор между двумя давними друзьями и соратниками, королем Аквилонии и герцогом Полуденной Провинции, все же состоялся – сразу же после вступления войска в пределы крепости.
Беседа сия проходила без участия посторонних лиц, но отголоски ее, подобно раскатам бушующей грозы, разносились повсюду, заставляя окружающих невольно втягивать голову в плечи. Пару раз слонявшаяся неподалеку Айлэ уже почти собралась с духом, чтобы вмешаться и принять часть вины на себя. Но в последний момент девушке все-таки не достало решительности, а рокотавший за толстыми дубовыми створками ураган постепенно стих. Прирожденный здравый смысл киммерийца в очередной раз одержал верх, ибо, как ему убедительно доказала Адалаис Эйкар, супруга Золотого Леопарда, что случилось – случилось. Какой прок искать и карать виновных, когда намного полезнее отыскать средство обернуть ситуацию в свою пользу?
Баронета Монброн с облегчением вздохнула, когда из-за приоткрывшейся двери отменным варварским басом потребовали немедля доставить чего-нибудь выпить… а заодно отыскать всех, кто обладает хоть каплей власти в этом захолустье, и собрать их в большом зале общинного дома. Да, пусть еще позовут тех, кто входил в свиту принца Коннахара… ну, и уцелевших рабирийцев тоже пригласят, демон с ними…
***
Королевский совет – вернее, его слабое и относительное подобие – начался где-то после девятого вечернего колокола. Собрались все, кто обладал в Токлау правом голоса: гвардейские чины из пуантенцев, староста Токлау и купеческие старшины, остатки свиты аквилонского принца… Рабиры представляли Рейенир Морадо да Кадена и Иламна, вкупе с небольшой группой верных союзным обязательствам гулей. Вдобавок – люди Золотого Леопарда и он сам, в ожидании ссылки в Пиктские Пущи или в новоприобретенную Пограничную провинцию. Герцог выглядел скверно – в предчувствии нелегких дней и из-за раны, полученной во время нападения дуэргар на крепость. Однако он искренне обрадовался, увидев Айлэ Монброн: коли слабая девушка сумела отыскать обратную дорогу в Рабиры, то есть надежда, что Коннахар сотоварищи справятся с этой задачей не хуже.
Совет продлился недолго. Для начала правитель Аквилонии немедля оказался втянут в сдержанную, но оттого не менее яростную, перепалку с верноподданными. В ответ на вполне разумное предложение Просперо оставить крепость и под охраной имеющейся гвардии перебраться на полуночный берег Алиманы сообщество торговцев с пеной у рта начало доказывать, что сделать это к завтрашнему утру никак невозможно – не оставлять же добро, хранящееся на складах! А как быть с имуществом обывателей? Многие неплохо здесь устроились и вряд ли захотят бросать нажитое. В конце концов, в Токлау столько лет поддерживался мир с рабирийцами, неужто этому благоденствию настал конец?
Командир пришедшей вместе с королем пуантенской кавалерии, Гилабер дие Таула, вполне резонно заметил, что пять с лишком сотен новоприбывших вояк запасами крепости не прокормить. Нужно либо посылать обоз за реку, либо снаряжать фуражиров и шарить в окрестных поселках, что вряд ли придется по душе гулям, и без того уже проникшимся к людям стойкой неприязнью. Иными словами, вместо спасательной вылазки получится полноценное военное вторжение на земли, формально находящиеся под протекцией Кордавы – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Рейе да Кадена, до того молча слушавший с непонятным выражением на точеном лице, наконец не выдержал и язвительно осведомился:
– С каких это пор мнение рабирийцев приобрело для людей какое-либо значение?
Замечание стало последней каплей, переполнившей чашу терпения киммерийца. Так же, как давеча в коронной цитадели Вольфгарда, Конан неторопливо и внушительно воздвигся во главе стола, и его краткая, но чрезвычайно энергичная речь расставила все по местам. Достопочтенные купцы, сказал он, могут делать со своим драгоценным товаром что угодно, но войско не далее как на следующий день переправится через Алиману, ибо такова воля короля. Если же достопочтенные купцы, оставшись на чужой враждебной земле без всякой охраны, опасаются за свои жизни, то пусть выбирают, что им дороже – товар или собственная шкура. Что же до неуместной язвительности месьора да Кадена, то пусть упомянутый месьор имеет в виду: если бы владыка Трона Льва возымел такое желание, то спустя седмицу на месте Рабиров осталось бы пепелище с виселицами, на которое не польстится даже Стигия. Так что да Кадена должен питать глубочайшую признательность, что этого желания король Конан не возымел… пока.
– Клянусь копьем Имира, Рейе, здесь и сейчас мне ровным счетом наплевать, что станется с вашими Забытыми Лесами! – прорычал киммериец, подавшись вперед и прожигая примолкшего да Кадену гневным взглядом. – У меня за воротами едва не тысяча отборных рубак, и вдесятеро больше придет сюда спустя седмицу по одному моему слову! Назови хотя бы одну причину, которая помешает мне пройти Рабиры от края до края с огнем и мечом? Эти леса поглотили моего старшего сына, и молитесь каким угодно богам, чтобы Коннахар остался в живых!
– Я назвал бы множество причин, ваше величество, – тихо, но твердо отвечал гуль, – если бы мы остались наедине. Пока же я взываю к вашему милосердию и здравому смыслу. Наш народ и без того всегда был малочислен, теперь же вам решать – быть Забытым Лесам или исчезнуть… Полагаю, вы не хотите в довесок к вашим благородным прозваниям получить кличку «Конан Кровавый»?..
– Только это меня и удерживает, – буркнул Конан, остывая. – Это… и кое-какие былые обязательства. Поэтому я приказываю, и решение мое окончательно: все, в чьих жилах течет человеческая кровь, нынче же уйдут за Алиману – чтобы иные досужие крикуны не вопили на каждом углу о полчищах захватчиков, топчущих землю предков, ясно? Но на пуантенском берегу войско встанет лагерем в полной боевой готовности и в ожидании моего приказа. Я готов предоставить гулей их собственной судьбе, живите как вам вздумается и как сможется. Но в ваших лесах есть кое-что, что необходимо мне позарез. Я пришел сюда, чтобы вернуть сына и уничтожить Проклятие, эту вашу Красную Жажду, гуляющее нынче за сотни лиг к полуночи, и я не распущу армию и не уйду, покуда не добьюсь того и другого.
Выслушав грозную тираду, обитатели Токлау заметно приуныли. Становилось ясно, что переселения из крепости – добровольного или принудительного – не избежать. Среди гулей, остававшихся верными обязательствам перед людьми, тоже зашелестел раздраженный шепоток: перед ними возникла реальная и малоприятная возможность остаться в пустом форте на милость разъяренных соотечественников. Люди обещали поддержку и защиту, а вместо этого предлагают выбирать между вторжением или бегством! Да Кадена в спор не вмешивался, на тонком лице Иламны блуждала едва заметная улыбка.
