Отчетливый запах камфары с нотками аниса меня нисколько не удивил. Опиумная настойка продавалась в аптеках без рецепта и давно пользовалась популярностью у состоятельных дам, мучимых мигренями и скукой. А часто – и тем и другим одновременно.
Я бесшумно приблизился и встал за спиной художника. Обычно он ограничивался черно-белыми рисунками, но сейчас использовал разноцветные карандаши, создавая причудливую картину с искаженной перспективой пшеничного поля и скачущей через него на золотом единороге златовласой дамой-заказчицей. Ярко-желтые тона буквально переполняли холст.
– Посмотри наброски, Лео, – произнес Шарль своим неизменно-скрипучим голосом. – Освобожусь через пять минут.
Я удивлено хмыкнул.
– Брысь! – шикнул художник. – Ты мне сейчас дыру в голове взглядом просверлишь! Уйми свой талант!
– Хорошо, больше не буду, – пообещал я и взял скрепленную железным кольцом стопку карандашных рисунков.
Большей частью это были виды городской площади, какой она представлялась клиентам художника, но встречались совсем уж замысловатые картины. На одной из таких фигура Максвелла на постаменте обзавелась компаньоном: на руку великого ученого была намотана цепь, другой ее конец был прикован к ошейнику потустороннего существа, выведенного несколькими скупыми чертами. Создавалось впечатление, что работа еще не завершена, хотя, скорее всего, человек просто не представлял, как именно выглядел знаменитый демон Максвелла. Точнее, его падший.
Шарль и в самом деле уложился в обещанные пять минут. Дама пришла от цветовой гаммы картины в полнейший восторг, щедро расплатилась с рисовальщиком и отправилась восвояси. Я занял софу и кивнул заказчице в сед:
– Опиум?
– И абсент, Лео. Не забывай об абсенте. У меня до сих пор в голове все желтое перед глазами.
– У тебя нет глаз, Шарль.
– Не придирайся! – одернул меня художник. – Где пропадал, Лео? Больше года ни слуху ни духу.
– Путешествовал, – уклончиво ответил я. – Какими судьбами здесь? Думал, ты прирос к своему месту под статуей Микеланджело.
– Не прирос, как видишь, – хрипло рассмеялся старик. – В Новом Вавилоне сейчас адское пекло. Дым и чад, не хватает только серных дождей. Мне подвернулся денежный заказ, я не стал отказываться. Проведу лето на чистом воздухе.
– Что за работа? – удивился я, поскольку Шарль терпеть не мог никаких рамок и ограничений.
Рисовальщик ткнул пальцем себе за спину, как если бы точно знал, что именно там находится. Впрочем, он знал.
– После гала-концерта я зарисую для организаторов, как это событие виделось участникам. Из-за пристрастия творческого люда к опиуму и абсенту уверен: это будет незабываемая работа, – сообщил художник и рассмеялся: – Стоило согласиться только ради этого!
– Рад за тебя.
– А ты, как обычно, весь в делах и заботах, Лео?
– Есть немного, – вздохнул я, запрокинул голову и закрыл глаза. – Окажешь небольшую услугу?
– Нет! – наотрез отказался Шарль. – Нет, Лео! Я не стану снова рисовать твоих пассий. От несчастной любви у меня изжога. Не говоря уж о том, что твой талант просто разрывает мне голову. Еще, знаешь ли, работать и работать сегодня. Солнце высоко.
– Брось, Шарль, – усмехнулся я, – никакой несчастной любви. Нужен портрет одного человека. Я его едва помню, если честно. Никаких сильных эмоций.
– Простой портрет?
– Очень простой. Чтобы это походило на работу полицейского художника. Ты такое сделаешь с завязанными глазами.
– Не дают покоя мои глаза?
– Извини, Шарль.
– Ты всегда был не сдержан на язык, Лео, – укорил меня рисовальщик. – Говоришь быстрее, чем думаешь.
– Не замечал за собой такого.
– Обрати внимание, – попросил Шарль и закрепил на мольберте новый лист. – Начнем, пожалуй.
Я постарался восстановить в голове образ стоявшего за стойкой бара индуса, уловил легкое давление в висках, когда талант художника проник в голову, и постарался расслабиться, отпустив на волю свой собственный дар сиятельного. Но Шарль вдруг шикнул на меня:
– Соберись! Что с тобой такое?
– Я пытаюсь!
Я действительно пытался, но индус выходил каким-то совсем уж обезличенным.
– Что ты принимаешь, Лео? – спросил старик. – Я с такой сильной дрянью еще не сталкивался!
– Ничего не принимаю! В тот день меня чем-то опоили, хочу найти поганца!
– Тогда сосредоточься!
– Тебе не угодишь! – огрызнулся я и постарался вспомнить свои ощущения, когда после душного зала сделал глоток изумительно вкусного и холодного лимонада.
Дремавшее до того воображение в один миг проснулось, словно я ненароком нажал скрытый в памяти спусковой крючок. Щелк! – и с кристальной ясностью перед глазами возникло лицо индуса.
Шарль досадливо зашипел и принялся быстро-быстро скрипеть грифелем карандаша по листу бумаги. Вскоре он раздраженно бросил карандаш в стаканчик и объявил:
– Забирай!
Когда я открыл глаза, слепой художник вытирал платком текшую из носа струйку крови.
– Сведешь когда-нибудь старика в могилу… – проворчал он.
– Я все компенсирую.
– Когда ограбишь банк?
– Деньги у меня есть, – усмехнулся я. – Надо только их получить.
– Брось, – махнул рукой Шарль Малакар, взял из ведра с колотым льдом бутылку с питьевой водой и сделал несколько жадных глотков. На худой шее заходил крупный кадык. – Принимай работу!
Я посмотрел на портрет и одобрительно зацокал языком. Скупые линии, резкие и формальные, складывались в легко узнаваемый образ. Никаких лишних деталей, как обычно и рисуют полицейские художники со слов очевидцев, но, раз увидев беглого индуса, уже точно не ошибешься и не спутаешь его с другим соплеменником. Вот что значит настоящий талант!
Более того, в левом нижнем углу Шарль изобразил открытый глаз – известную всем и каждому эмблему Детективного агентства Пинкертона; ниже уверенной рукой был начертан девиз: «Мы никогда не спим». И удивительное дело – хоть символ и бросался в глаза, от лица беглеца он внимания нисколько не отвлекал.
– Возьми мою кепку, – посоветовал старик, – в ней ты будешь похож на шпика.
– Благодарю! – не стал отказываться я от подарка, свернул рисунок и убрал его в карман. – С меня причитается.
– Проваливай! – рассмеялся Шарль. – Клиентов распугаешь.
– Еще увидимся.
– Меньше болтай, больше делай.
– Счастливо оставаться! – попрощался я и отправился в ресторан.
Справился у метрдотеля о госпоже Монтегю, и тот велел официанту проводить меня на второй этаж. Людей в ресторане было немного, публика собиралась в этом респектабельном заведении уже ближе к вечеру, зато с избытком хватало пальм, фикусов и античных статуй в нишах стен.
