В голове шум мельничных жерновов стал оглушающим. Смутно чувствовал, как победители, сопя и хакая, с наслаждением били ногами в тяжелых сапогах.
Голоса он начал различать почти сразу, но они плавали как комья тумана, он нескоро начал вычленять смысл, угадывать. В голове все еще стоял грохот, он уже стихал с каждым мгновением, зато мучительно ныло все тело. При каждом вздохе остро кололо в боку.
Он попробовал открыть глаза, но даже поднять веки оказалось неимоверно тяжко. Пол поскрипывает, но, похоже, ходят по ту сторону тонкой дощатой стены. Сильно пахнет смолой.
В груди холодно и мертво. Избитое тело ныло, он боялся даже подумать о том, чтобы пошевелиться. Впервые его подвело тело... или не тело, а его растущая уверенность, что все будет удаваться, что все получается почти само собой.
И вот сейчас он схвачен, избит и... связан. Да, руки стянуты толстым ремнем, ноги тоже...
Под опущенными веками появился слабый свет. Он увидел, как из тумана выступило бесконечно милое прекрасное лицо. Тонкие брови взлетели, а глаза взглянули с укором: как, ты решил умереть?
Нет, прошептал он, не двигая губами. Нет, Лютеция. Я не умру, я выживу... И не только выживу! Как бы ни казалось тебе надежно и защищенно у Свена, но только я по-настоящему готов тебя защищать...
Распухший язык осторожно прошелся по деснам. Во рту солоно, а губы стали толстыми как колоды. С огромным усилием он раскрыл глаза.
Да, он лежит на полу, туго связанный. Стены из толстых неструганных досок, везде чувствуется спешка, окно без решетки, но узкое, даже голова не пролезет, хотя в высоту почти в половину роста взрослого человека. Голоса все еще раздаются из-за стены.
Между неплотно пригнанными досками мелькнуло, он пытался вычленить что-то знакомое, но человек прошел слишком быстро, зато в комнатку потянуло сильным запахом старого эля. Сцепив зубы, чтобы не выдать себя стоном, он начал проверять мышцы по всему телу, напрягая их по очереди. Ремни впились еще туже, никакой силач не порвет...
По ту сторону голоса стали громче, звякнуло железо. Послышались тяжелые шаги уверенного в себе человека.
Дверь распахнулась, в проеме возник огромный грузный человек с падающими на грудь усами. Подбородок оставался выбрит до синевы, Фарамунд оценил его размеры — больше похож на каменную глыбу. Чем-то он напомнил Свена, та же несокрушимая мощь, но этот помоложе, сильнее и... живучее. Если и пьет, то не спивается.
Человек смотрел на пленника сверху, и Фарамунду казалось, что ноги гораздо толще и длиннее, чем они на самом деле, а голова чуть ли не под потолком.
— Ну, — сказал он гулко, — ты, сволочь, оказался крепок! Столько народу перебил... Но посмотрим теперь, такая ли у тебя шея крепкая, как руки?
Он подошел ближе, пнул его в бок. Боль хлестнула по всему телу. Фарамунд понял, что концы сломанных ребер уперлись в поврежденные внутренности.
Видно, он изменился в лице, человек злобно захохотал:
— Что, не нравится?.. Ты, червяк, попал к Лаурсу, которого не зря прозвали Багровым. Так что это только начало. Эй, позвать сюда палача!
За спиной Фарамунда затопали. Заскрипело дерево, снова топот, все это время Лаурс со злым наслаждением рассматривал Фарамунда. Дважды пнул, стараясь угодить в голову. Фарамунд в последний момент отдергивал или поворачивался, чтобы удары только скользили, не разбивая кости. Но все равно голова загудела, из ссадин потекла кровь.
За спиной хозяина появился еще один, в полтора раза шире, огромный, с
толстыми, как бревна, руками. Голова, размером с пивной котел, медленно повернулась в сторону связанного пленника, маленькие глазки пробежали по нему с головы до ног.
— Звали, хозяин?
Голос его был тяжелым, грохочущим, словно огромная неторопливая туча приближалась к бургу.
Лаурс с силой ударил Фарамунда ногой:
— Громыхало! Разделай его так, чтобы орал, не переставая. Когда сломишь, кликни! А потом мы снимем с него... живого, ха-ха!.. шкуру и набьем чучело. Моим лучникам надо на чем-то упражняться.
Громыхало спросил тем же гулким грохочущим голосом:
— А что... вы не останетесь?
В голосе палача звучало удивление. Фарамунд понял, что хозяин любит наблюдать за пытками. А то и сам берет в руки клещи.
— Сперва разберусь там, — ответил Лаурс зло. — Слишком много убитых... Почему, кто прозевал? Ты заставь говорить этого, а я — тех лодырей, что как-то пропустили этих сволочей. Наверное, и выпустили...
— Он был не один?
Лаурс вместо ответа лишь ударил пленника под ребра, но теперь Фарамунд лежал другим боком. Удар отозвался болезненно, однако Фарамунд заставил себя не повести и бровью. Он понял, чего хочет хозяин бурга, значит — надо растянуть пытку как можно дольше.
— Стойкий, — усмехнулся Лаурс недобро. — Ничего, Громыхало и не таких ломал!.. Как только начнет орать, тут же кликни!
— Слушаюсь, хозяин, — ответил палач, которого тот назвал Громыхало. — С виду он крепкий, но до вечера вряд ли дотерпит.
Когда шаги хозяина затихли, Фарамунд сказал негромко:
— Да ты и сам крепкий... Был воином? А то и десятником?
— Довелось, — ответил Громыхало довольно. — У тебя наметан глаз... Ты сам тоже... того. Говорят, ты дрался, чтобы дать сбежать своему дружку? Мог бы и сам, но задерживал?
— Да, — ответил он. — Настоящий вожак должен заботиться о своих людях, верно?
Громыхало положил на раскаленные угли щипцы, острые штыри. Широкое лицо было деловитым, задумчивым.
— Это верно. Но так мало кто делает.
— Как видишь, я делаю.
— Ну, ты... Вот и попался.
Он гулко хохотнул, довольный своим умозаключением. Толстые щеки затряслись. Фарамунд сказал, стараясь придать голосу как можно больше убедительности:
— Да, но мои люди ушли. И сейчас делят добычу. А мы взяли немало золота! И камешков. На них можно хоть такую крепость построить, хоть еще больше.
Громыхало кивнул в задумчивости.
— Да, это ты... гм... за таким, понятно, люди идут. Сейчас мало кому можно доверять.
Он рывком поднял Фарамунда, крякнул, вскинул его на широкий стол. В глазах палача Фарамунд уловил некоторое одобрение. То ли его немалого веса, то ли вздутых мышц воина.
Освободив правую ногу, он умело привязал ее на угол стола, левую — на другой. И только убедившись, что пленник привязан крепко, поочередно развязывал и закреплял руки.
Фарамунд оказался распятым, он скосил глаза на жаровню. Железные прутья накалялись на глазах. Кончики стали темно-вишневого цвета, медленно, но неотступно превращались в алые. А темно-вишневый поднимался выше.
Громыхало надел кожаный передник, широкий, от которого пахло засохшей кровью, так же неспешно натянул толстые кожаные рукавицы. Фарамунд заставил себя дышать ровнее. Сердце колотилось как схваченный воробей.
