— Соня! — голос ее дрогнул и сорвался.
Никто не ответил на ее призыв.
Весть о том, что пленница сбежала, быстро распространилась по всему дому. Стражники, чувствуя за собою вину, со страхом ждали возвращения Счастливчика. В доме царила гнетущая тишина. Бесшумно ступали слуги по комнатам, бесшумно отворяли и затворяли они двери, а разговаривали только шепотом.
Праздник во дворце продолжался до утра — до следующего явления Великого Солнцеликого Митры. Вернувшись домой, Счастливчик позвал управляющего, чтобы узнать о всех происшествиях в доме за время его отсутствия. Не поднимая головы, тот сообщил о бегстве пленницы. Файрад побледнел и с неожиданной силой смял серебряный кубок для вина.
— Позвать сюда Танаис и часовых, дежуривших в праздник.
Управитель боязливо повел плечами, весь как-то сгорбился и, пятясь, вышел из комнаты. Все названные были немедленно приведены к хозяину.
Вельможа сидел в кресле из темного дерева. На нем был богато расшитый камзол из красного шелка, в котором он вернулся с праздника
— Я все сделала, как вы мне велели,— разразилась рыданиями старая служанка,— Когда я вернулась, роса еще не просохла на цветах. Вы ведь сами разрешили мне пойти на праздник.
— Уйди с моих глаз, глупая старуха,— Файрад потерял самообладание.— Я видеть тебя не могу!
Стражники упали на колени перед креслом, лица их касались пола. Они были смертельно напуганы, зная, что есть множество свидетелей их нерадивого отношения к службе.
— Глядите на меня,— тон Счастливчика был холодный и властный.
Старший часовой поднял лицо. В глубине глаз Файрада горел гневный огонь. Воин не выдержал взгляда хозяина и опустил голову.
— Смотреть на меня! — в бешенстве закричал вельможа.
Моля про себя всех богов, провинившиеся покорно уставились на Счастливчика.
— Так-то вы выполняете мои приказы!
— Мой господин,— начальник стражи внезапно охрип,— девчонка обманула нас, переодевшись старухой… Нашей глупости нет оправдания, но мы верны долгу и тебе…— И опять распластался перед хозяином.
— Не опускать глаз! — черты Файрада исказились от злости, губы подрагивали.— Нерадивые твари! Ублюдки! — заорал он и судорожно вцепился в подлокотники кресла унизанной перстнями рукой.
Воины боялись вымолвить хоть слово, но начальник стражи решился и, не поднимая глаз, с отчаянием произнес:
— Господин, прости слуг своих! Велика наша вина, но эта девка околдовала нас. Поверь, она — колдунья и мы ничего не видели. Нергал ей помог, и она наслала на часовых слепоту…
— Замолчи. Мне недосуг слушать твои бредни,— криво усмехнулся Счастливчик.
Он заставил себя успокоиться. Суеверные, бестолковые болваны. Да и сам он хорош — понадеялся на высокие стены и бдительность этих недоумков.
В комнату заглянули солнечные лучи, они отразились на полированных плитах пола, оживили вытканных на шелковых шпалерах крылатых львов и драконов. Тихо приоткрылась дверь и вошел управляющий.
— Этих на хозяйственный двор, пусть им всыплют по две дюжины ударов плетьми… Старуху на кухню…
Стражи не верили своим ушам: приговор оказался неожиданно мягким. Они дружно подползли к ногам господина и принялись униженно целовать подол его одежды. Вельможа раздраженно отпихнул их носком сапога.
— Встать. А ты,— он указал на старшего,— после того, как получишь положенное, вернешься за дальнейшими приказаниями.
— Благодарю тебя, господин мой! — прошептал начальник стражи, отвешивая поклоны.
Почтительно пятясь, все покинули комнату.
Соня шагала по пустынной улице и напевала замечательную песенку, в которой было одно-единственное слово — свобода. Навстречу ей попадались нарядно одетые, улыбающиеся люди. Это горожане возвращались домой, посмотрев торжественное шествие и принеся жертву Митре.
Надо было свернуть с этой улицы и уйти как можно дальше, ведь скоро слуги Счастливчика тоже вернутся с праздника. То-то посмеются вдоволь — стражу заперли во дворе. Соня быстро удалялась от опостылевшей роскошной тюрьмы. Правда, жилось ей там и сытно, и удобно, но это все же была тюрьма, а теперь она свободна. И девушка весело напевала свою песенку из одного слова, повторяя его на все лады.
Отойдя достаточно далеко от дворца Файрада, Соня остановилась. Надо было сориентироваться и определить, как пройти в таверну Ло Юня. Этой части города девушка совсем не знала. Сюда ее Йоке не приводил. Соня постояла, озираясь по сторонам, а затем решила, что проще всего найти базар. Сейчас туда потянется людей не меньше, чем на праздничное шествие, а уж оттуда она легко найдет дорогу в таверну.
Вот из калитки вышел молодой парень с большой корзиной фруктов в руках. Следом за ним появилась женщина. Она негромко что-то сказала спутнику и прошла вперед. Соня решила, что они наверняка направляются к базару, и пристроилась за ними. Она шла с независимым видом, помахивая плетеной сумкой и стараясь не потерять из поля зрения своих проводников. Вот они свернули в узенький переулок, и девушка заторопилась, боясь отстать. Как только она повернула, впереди в просвете между домами стала видна ограда городского базара. Все складывалось более чем удачно.
Теперь она знает, куда надо идти.
Подойдя к дверям таверны кхитайца, Соня впервые задумалась, что она скажет Ло Юню. Где она была столько дней? В голову ничего толкового не приходило, и девушка решила придумать что-нибудь на месте. Такой уж сегодня день — хорошие решения приходят неожиданно.
Она легко толкнула дверь таверны. Зал был пуст. Кхитаец пристроился у очага и крутил вертел, на котором шипели, роняя капли жира на уголья, нанизанные кусочки мяса. Стены таверны не были украшены в честь праздника, хозяин сидел в своем старом, но опрятном синем халате. Кхитайцы поклонялись своим богам. Только люди, достигшие высокого положения при дворе властителя, принимали его богов и участвовали в обрядах поклонения им. Положение Ло Юня позволяло ему сохранять преданность вере своих предков.
— Ло Юнь, здравствуй. Ты не забыл меня? — Тут Соне пришла в голову страшная мысль, что он продал ее Ману за долги.
— Я рад тебя видеть.— Кхитаец кивнул головой и улыбнулся.— Твой долг не так велик, чтобы надо было продавать за него твою прекрасную лошадку.
— Старик, ты читаешь мои мысли,— удивилась Соня.
— Не могу сказать, что я очень искусен в этом, но мне многое открыто, госпожа.
— Так ты знаешь, кто я? — вздрогнула она.— И все время знал?
— Я понимаю, что молодой девушке трудно путешествовать одной.— Кхитаец опустил глаза.— Но чем быстрее ты вновь отправишься в путь, тем лучше.
