продлилось недолго и вскоре она уже снова вернулась к поклонам статуи Дергера.
Хаджар встречал самые разные изображения бога войны. К примеру, в Балиуме его изображали как, скорее, охотника, нежели воина, облаченного в шкуры и меха с длинными волосами, стянутыми медными кольцами и грубыми чертами лица. В Лидусе же, наоборот, он всегда был на коне, с коротким, кавалерийским ежиком и мягким, даже почти женственным лицом. В том же Море Песка, в руинах древних святилищ, Дергера сложно было отличить от обычного бедуина, разве что вместо глаз ему вставляли драгоценные камни из-за чего все статуи, по прошествии эпох, стояли с пустыми глазницами — всегда находились те, кого не пугали возможные последствия осквернения святынь…
Иными словами — каждый этнос, встреченный на своем пути Хаджаром, изображал богов так, как видел или хотел бы видеть самих себя.
Но здесь, в храме страны бессмертных, Дергер выглядел иначе. С громоздкими, но явно не бессмысленными мускулами, существующими истинно для войны, а не для украшения, с массивными ушами, немного кривым лицом с выступающим подбородком и такими широкими надбровными дугами, что их можно было использовать вместо зонтика. С лысой макушкой и бурной растительностью чуть ниже затылка.
— Война так и должна выглядеть, — настоятельница вновь словно прочла мысли Хаджара. — она пугает и отталкивает. И это правильно. Будь это не так, люди бы только и делали, что воевали.
— Они и так воюют, — заметил Хаджар.
Старуха снова поклонилась статуи, после чего подошла к одному из мангалов и, взмахом ножа срезав клок и без того редких волос, кинула их в пламя. Не было ни вспышки, ни каких-либо других спец эффектов. Они попросту сгорели, даже особо дыма не создав.
— Это не война, генерал, — покачала она головой. — Так… кровавые склоки обиженных на жизнь интриганов. Мир видел две войны. Настоящие. Где поражение влекло за собой уничтожение. Ведь в этом и есть смысл войн, генерал. В уничтожении. Не только плоти, но и… — старуха обвела взглядом полуразрушенный храм, почти поддавшийся запустению. — души. Сердец. Истории. Наследия. Всего того, что делает народ таким, каков он есть.
Она явно имела ввиду две войны Небес и Земли, когда Черный Генерал пытался уничтожить Седьмое Небо.
И, может быть, настоятельница была даже права, но… что тогда сказать о всех тех павших товарищах, над которыми Хаджар поднимал факелы погребальных костров и над кем пел тризну? Что их смерти были бессмысленны, лишены доблести и чести?
— Я…
— Ты несешь в тени своего плаща эхо третьей войны, генерал, — настоятельница, кажется, вообще не собиралась давать ему слово. — Я слышу клич твоих боевых барабанов и гул горнов, а пламя шепчет в твоих глазах о скорой погибели и… — она выдохнула так, как выдыхает человек, утомленный от тяжелых трудов и пытающийся выгнать таким образом из тела тяжелые камни усталости. Настоятельница подошла к обрыву и посмотрела на воду, где отражались их силуэты. — это хорошо, генерал. Хорошо, что ты не выглядишь как юноша-принц из отдаленного королевства. С холеными, чистыми руками и взглядом благочестивого глупца, верившего в добро и зло.
Хаджара не испугали и не напрягли подобные слова. Древние были способны и на куда более впечатляющие трюки. Тем более, если задуматься, то он впервые встречал на своем пути настоятеля божественного культа.
— Твои руки в крови, — продолжила настоятельница. — твои глаза полны сомнений и скорби. На твоей душе больше шрамов, чем трещин в стенах этого забытого святилища. Но так ты и должен выглядеть. В мирное время людям нужны герои, генерал. А во время ужаса и страха, в час отчаянья, тебе не нужен рыцарь в сияющих доспехах. Нет. Ты гонишь его прочь, горько насмехаясь той слепой наивности, в которую тот одет. Нет-нет. Вовсе нет.
Она повернулась к статуе Дергера, одного взгляда на которую было достаточно, чтобы вызвать у неискушенного зрителя приступ отвращения.
— В такой час ты ждешь монстра. Так искренне и пылко, что начинаешь до хрипоты в осипшем от агонии горле жалеть о том, что сам таким не стал. Что не выдубил свое сердце, пока то не станет таким черствым, чтобы аж до стального блеска. И что не исходил ногами паутину дорог, где вместо верстовых столбов лишь вспышки искр над ушедшими товарищами. И что не потерял все, что служило тебе скрижалью непреложного обета, лучом звезды, ведущей за собой. Что не погрузился в ту дикую и неудержимую боль бездонной пустоты, которую прежде забивал невзрачными усладами плоти и разума, — старуха горько улыбнулась и оперлась всем весом на клюку. — Нет, генерал. Тот, кто не вырастил в себе монстра, чтобы затем посадить его на поводок — тот не достоин ступить за порог этого храма. Здесь, среди чудищ, нет места тем, кого эти чудища стерегут.
Она кивнула в сторону входа, где ждал уже не только Харлим. Рядом с ним, в белых одеждах, обшитых золотом, с символом солнца на груди, стоял высокий мужчина с волосами цвета молодого, рассветного солнца. Он был так красив, что свет полудня за его спиной выглядел лишь сумраком, предвестником ночной мглы.
В руках он держал посох, увенчанный звенящими кольцами, выточенными из драгоценных камней и исписанных искусной вязью символов. И даже если бы не договоренность с Харлимом, Хаджару бы не составило труда догадаться, кто именно стоит перед ним.
— Они…
— Не могут сюда зайти, — настоятельница, выстукивая клюкой мерный ритм, подошла к трону и, кряхтя, уселась на него. — ступай, генерал. Чего последнему монстру этого мира делать в месте, где он уже не встретит себе подобных.
Древние и их загадки… Хаджар бросил последний взгляд на разрушенные убранства и, сделав в памяти зарубку насчет того, что к нему никак не мог явится послушник, направился к выходу. Но около самого порога он на мгновение остановился. Возникло ощущение… очень знакомое ощущение.
И тут, наконец, он понял нечто отчего… не испытал даже толики волнения. Интересно, что это о нем говорило?
— Тогда, в озере, в дворцовом саду Лидуса, — прошептал он себе под нос. — Когда за мной прыгнула Азрея… она ведь опоздала.
— Опоздала, — донесся скрипучий, хрипящий голос с трона.
— Почему ты не забрала меня?
Ответом ему стала лишь тишина. И когда генерал обернулся, то в храме уже никого не было. Только молчаливая статуя бога с пугающим обликом, молчаливо взиравшая перед собой и стоявшая позади спинки трона.
— Ты закончил, Хаджар? — прозвучал голос Харлима. — Я мог бы тебе и так сказать, что в этом храме никого не видели уже почти двадцать эпох.
Генерал сдержано кивнул.
— А теперь поклонись, ибо ты стоишь в присутствии огня нашей страны, первого среди равных, того, кто дарит свет и жизнь, того, кто…
— Достаточно, Харлим, — властным тоном произнес мужчина, и повернулся к Хаджару сопровождая следующие слова легким поклоном. — Здравствуй, Хаджар Дархан, мастер Ветер северных Долин. Меня зовут Эваалел, мастер Света Души и Небес. Я глава Дома Золотого Неба.
Хаджар поклонился в ответ. Если бы не их краткая предыстория, он бы проникся уважением к спокойному голосу и теплому взгляду сияющих медью глаз.
— Как ты можешь заметить, — Эваалел протянул посох и тот уткнулся в незримую преграду, находящуюся аккурат над порогом храма. — мы не можем зайти внутрь, ибо не являемся последователями культа войны и смерти, а совсем наоборот. Мы проповедуем жизнь.
Хаджар не собирался пускаться в пространные философские споры на тему того, какой ценой для остального мира оборачивается жизнь для детей бессмертных и потому промолчал.
— Но ведь это не дело вести разговор, когда нас разделяет пусть и невидимая, но стена, — глаза Эваалела сверкнули небольшой толикой надменности, а Харлима — самодовольной усмешкой. — Может выйдете наружу и мы поговорим?
Хаджар еще раз посмотрел на статую Дергера и трон.
— Разумеется, — ответил он и спокойно перешагнул порог.
Нога Хаджара едва успела переступить потрескавшийся порог храма бога войны, как окрестности пленила глубокая тишина. Старая каменная тропа, гладкая от бесчисленных паломников и воинов прошлого, казалось, затаила дыхание, а окружающие звуки природы замерли, предвещая о надвигающемся катаклизме.
Уголком глаза Хаджар уловил блеск посоха Эваалеля. Непонятной силы артефакт, испещренный рунами и символами с незапамятных времен,
